История Кометы. Как собака спасла мне жизнь

Я занимался с Кометой до приезда семьи четыре недели. И по мудрому совету жены начал с главного – открывания дверей. Замки имели рычажные ручки, с ними было проще управляться, чем с шарообразными. Я поступал с ними так – нажимал локтем, одновременно хватаясь для равновесия за палки. Иногда центр тяжести тела слишком перемещался вперед, тогда дверь распахивалась и я падал на пол. Комета огорчалась, когда происходило подобное, застывала рядом с опущенным хвостом, словно она, а не я свалилась мордой на ковер. Собака всегда настораживалась, когда я подходил к дверям, поскольку не знала, останусь ли я на сей раз целым и невредимым. Я пробовал оставлять внутренние двери открытыми, но то одна, то другая непременно захлопывались, если я где-нибудь открывал окно. И мы с Кометой подпрыгивали от неожиданного громоподобного звука. Открывать и закрывать двери значило повысить качество жизни для нас обоих. Научить собаку открывать дверь толчком было легче, чем тянуть ее на себя.

– Иди сюда, девочка, – звал я борзую из спальни.

После пары призывных криков Комета осторожно появлялась на пороге. Я решил, что, если закрыть перед ней створку, ее стремление ко мне будет помножено на нежелание оставаться в закрытом помещении, и она станет искать выход. «Сейчас оставлю ее за дверью на несколько минут, – думал я, – затем приоткрою створку». Опыт общения с ретриверами подсказывал, что собаки воспринимают щель как приглашение, суют в нее носы и стараются пролезть сами. Я был уверен, что почувствую, как через десять минут с противоположной стороны двери станет нарастать волнение. Прислушался, стараясь различить звуки, свидетельствующие о беспокойстве собаки. Комета всегда вела себя тихо, но я не хотел заставлять ее страдать без нужды. Довольно! Я немного приоткрыл дверь, готовый ободрить борзую несколькими словами. Заглянул в щелку: Комета развалилась на солнце на ковре и крепко спала.

Чистота эксперимента требует определенной изолированности, иначе возможны нежелательные расхождения. Вот только я не мог понять, какие расхождения. И в Седоне, и в доме на озере, если я находился либо внутри, либо снаружи без Кометы, она напряженно стояла и требовала взглядом дать ей пройти. Тогда почему мой опыт был встречен с таким безразличием? Вскоре я сообразил, что, когда находился один в другой части дома, борзая чувствовала себя вполне комфортно, если знала, что я не смогу уйти без нее на улицу.

Добравшись до сути, я воспользовался тем, что Комета нежилась на нагретых моим телом простынях, вышел из спальни, закрыл за собой дверь и поплелся в кухню приготовить кофе. Борзая осталась запертой в спальне и знала, что теперь я могу воспользоваться любой открывающейся на улицу дверью. А она, оставаясь на кровати за закрытой дверью, не могла за мной следить. Третья ложка кофейных зерен, которые я загружал в кофеварку, была встречена негромким поскуливанием. Я приоткрыл створку, и в щели появилось пять дюймов собачьего носа и пасть. Решив воспользоваться ситуацией в учебных целях, я помахал печеночным печеньем прямо над черными ноздрями. Дверь спальни отворялась в сторону борзой, а действовать мордой как клином получалось у Кометы не так ловко, как просто толкать створку вперед. Вскоре щель стала шире и проход открылся – собака выскользнула из спальни. Но мое радостное предвкушение воссоединения вдребезги разбилось – Комета важно прошла мимо, не обратив внимания ни на меня, ни на печенье.

Я чувствовал, что борзая огорчена изменением заведенного у нас порядка жизни. Может, следовало придумать команду, которой я давал бы ей понять, что мы приступаем к занятиям? Например, говорить: «За работу!» В дальнейшем я всегда предупреждал Королеву (это словечко Дженни к ней все-таки приклеилось), что начинается урок. Команда «За работу!» мне пригодилась и позднее, когда требовалось отвлечь Комету от общения с посторонними. Стоило ее подать, и всех любящая, находящаяся в центре внимания борзая превращалась в сосредоточенную служебную собаку и не интересовалась никем вокруг.

Я учил Комету открывать двери по часу или два ежедневно. Когда до приезда Фредди оставалось две недели, она уже пресекала мои попытки самостоятельно разбираться со створками – понимала, что, помогая мне, лишает меня возможности выходить из помещения без нее. Я с радостью замечал, как в ее глазах вспыхивает гордость, когда говорил ей: «Спасибо, Комета». Я бы и хотел присвоить себе заслугу за все, чему научилась борзая, но как озарение мелькнула мысль: это она, помогая передвигаться по дому, облегчает мне жизнь, и я ей бесконечно благодарен. Комета же, которую раньше не баловали признательностью, отвечала на мои похвалы с достоинством профессионального дворецкого: голова приподнята, взгляд улыбающихся глаз устремлен перед собой. Эта пламенная потребность проявлять заботу осталась в Комете до конца ее дней.