Из 6-7 тысяч человек он привел не более 1200, умиравших от усталости и неспособных сражаться, пока не оправятся морально и физически; но он привел честь, свое имя, самого себя и заставил неприятеля заплатить за жестокие преимущества последних дней подлинным замешательством. Наполеон, покинувший Оршу днем 20 ноября, узнав в усадьбе Барань об этом нежданном возвращении, затрепетал от радости, ибо его избавили от жестокого унижения — необходимости объявлять Европе, что Ней стал пленником русских! Наполеон имел слабость взвалить вину за оставление Нея на Даву. Ошибкой этих несчастливых дней стал уход из Смоленска тремя разрозненными подразделениями с суточным интервалом меж ними и в предоставлении тем самым неприятелю средства захватывать каждый день по части французской армии.
И если в последний из этих роковых дней кто и был виноват в оставлении Нея, то сам Наполеон, который удалился из Красного, оставив там Даву с 5 тысячами человек без пушек, почти без патронов и к тому же с приказом не отставать от Мортье, вместо того чтобы еще день подождать арьергард и спастись всем вместе. И по окончании этого ужасного отхода стали говорить, что Даву бросил Нея и что тот спасся чудом. Только второе из этих утверждений верно. Наполеон бросал по дороге своих маршалов и генералов как жертвы фортуне: напрасные жертвоприношения! Только он, он сам мог утихомирить фортуну, справедливо разгневанную столькими безрассудными предприятиями.
Эти дни обошлись армии (той, что еще носила оружие) примерно в 12 тысяч человек убитыми, ранеными и взятыми в плен. В Орше оставалось не более 24 тысяч вооруженных людей и около 25 тысяч отставших. Это была половина тех, кто вышел из Москвы. Что до русских, то если результат их и был велик, но слава — невелика, ибо с 50—60 тысячами человек, снабженных всем и, главное, огромной артиллерией, с такой позицией, как в Красном, они должны были если не остановить всю армию, то захватить наибольшую ее часть. Они не собрали других трофеев, кроме множества солдат, убитых и раненых картечью, и множества отставших, которых нетрудно было подбирать сотнями, после того как нужда разоружила их. Количество и тех и других было, увы, слишком велико. Разумеется, это были важные результаты и прискорбные для нас, но это не были чудеса военного искусства, заслуживавшие титулов, которые русским угодно было расточать.
Как бы то ни было, Наполеон, после того как покинул Красное, заночевал 17-го в Лядах, 18-го в Дубровне, 19-го в Орше. В Орше имелся мост через Днепр, и если бы Кутузов дожидался нас в этом месте, а не в Красном, мы, вероятно, не выбрались бы из пучины, ибо не перешли бы через Днепр с такой легкостью, с какой перешли через овраг Лосвинки; к тому же эта река не покрылась еще достаточно прочным льдом, особенно в окрестностях Орши (где ширина Днепра равняется двумстам туазам), чтобы было так просто перейти через нее по льду. Наполеон, счастливый тем, что вновь оказался в надежном месте и нашел продовольствие, предпринял новую попытку воссоединить армию посредством регулярной раздачи провианта. Недавно прибывшее подразделение элитной жандармерии было использовано в Орше для надзора за мостами и принуждения каждого, уговорами или силой, вернуться в свой корпус. Эти доблестные люди, привыкшие подавлять беспорядки, случавшиеся в тылах армии, никогда не видели ничего подобного. Они были потрясены. Все их усилия оказались тщетными, не действовали ни угрозы, ни обещания раздачи пищи на полковых квартирах, ничего. Отдельные солдаты, вооруженные и невооруженные, находили более удобным и, главное, безопасным, заботиться только о самих себе, не подвергаться ради спасения других риску получить ранение, что было равнозначно смерти, и, сбросив иго поколебленной чести, уже не хотели к нему возвращаться. По мере продолжения отступления, они приспособились к нужде, организовались в маршевые отрады, живя собственным промыслом, пользуясь сопровождением вооруженных войск, но не оказывая им никаких услуг, сопротивляясь попыткам вернуть их в полки, мародерствуя и грабя по сторонам от дороги или прямо на дороге, перевозя свою добычу на повозках, из-за которых удлинялись колонны, разрушая не меньше, чем потребляя и нередко даже поджигая, чтобы согреться, дома, занятые офицерами или ранеными, многие из которых так и гибли в пламени.