История Консульства и Империи. Том III

В Вильне, где он был у себя дома, Александр провозгласил всеобщую амнистию за все действия, совершенные против российской власти, и даже приказал распространить слух, что если поляки хотят обрести родину, он всецело расположен им ее предоставить, учредив отдельное королевство Польшу и став ее милосердным и либеральным королем. Нашедший прибежище при его дворе прусский министр Штейн, знаменитый писатель Коцебу и многие другие германцы, литераторы и военные, вели самые либеральные речи и настойчиво просили Александра провозгласить независимость Германии, смело двигаться вперед, не считаясь с остатками французов, и скорее выдвигаться на Вислу и Одер. Каждый новый освобожденный от французов кусок территории, говорили они, будет тотчас же доставлять ему новых пламенных и воодушевленных союзников. Такой политике противостояли только Кутузов, подозрительность которого была чрезмерной, и несколько офицеров, поглощенных соображениями чисто военными. Учитывая изнурение армии и опасаясь ее развала, они призывали остановиться, предоставить германцам освобождаться собственными силами, начинать переговоры с Францией и не затягивать без толку войну, которая за пределами России могла стать весьма опасной, в особенности против такого полководца, как Наполеон. По правде говоря, в отношении осторожности их речи были совершенно оправданы!

Но воображение Александра воспламенилось. Глубоко оскорбленный презрительностью Наполеона, возгордившийся до упоения ролью его победителя, он стремился к еще более великой роли, он хотел стать его уничтожителем и освободителем угнетенной Европы. Он думал развить достигнутый успех, призвать к себе правительства и народы, возмущенные угнетавшим их игом, пойти дальше и обратиться с прямым призывом к самой Франции, уставшей от своего владыки, объявить ей, что никто не намерен отнимать у нее ее законное величие. И тогда он сможет удалить со сцены Наполеона и стать царем царей и спасителем Европы. Честолюбие, подогреваемое обидой, захватило сердце Александра, он не хотел останавливаться и поэтому дозволил министру Штейну и его соотечественникам переместиться в отвоеванные прусские провинции и обещать там скорое освобождение Германии.

Генерал Дибич, начальник штаба Витгенштейна, следовал за Макдональдом по пятам, надеясь забрать у него прусский корпус, и в конце концов предложил генералу Йорку перейти к русским под видом капитуляции, вызванной обстоятельствами. Чтобы показалось, что прусский генерал сдался поневоле, достаточно было двигаться медленно, отстать от Макдональда и дать себя окружить. Его корпус намеревались не разоружать, а объявить нейтральным. Он должен был стать ядром будущей прусской армии, которой назначалось вместе с русскими содействовать освобождению Германии. Генерал Йорк был добрый патриот, но думал о будущем и долго размышлял из страха скомпрометировать себя перед своим двором. Он тайно передал полученные сообщения, вверг двор тем самым в великое смущение, получил в ответ только молчание, продолжал колебаться, но всё же замедлил шаг и дал себя окружить. Наконец, убежденный генералом Клаузевицем, которого к нему прислали, Йорк принял решение и 30 декабря, уступив, по его словам, непреодолимым военным обстоятельствам, подписал конвенцию о нейтралитете своего армейского корпуса, с оговоркой, однако, что она должна быть утверждена королем. Смысл конвенции угадать было нетрудно: она означала, что спустя короткое время прусский корпус просто-напросто присоединится к русской армии.

Молния, ударившая в неосторожно собранные горючие вещества, не подействовала бы быстрее, чем подействовала измена Йорка на всю Германию. В один миг весть о нем разлетелась из уст в уста. Йорка приветствовали от Вислы до Рейна как спасителя Германии. Барон Штейн и его соратники объявили, что он будет поставлен во главе всех частей прусской армии, какие удастся отделить. Они побуждали его двигаться на Тильзит, а затем на Кенигсберг, собрать генеральные штаты Старой Пруссии, провозгласить независимость родины, объявить, что король лишен французами свободы и потому ему не следует повиноваться, словом, вести себя подобно повстанцам Кадиса, которые действовали ради короля, без короля, несмотря на короля.

Генерал Йорк, рассудив, что сделал уже достаточно, не хотел заходить так далеко. Но, будучи обманут русскими, он согласился направиться в Кенигсберг и ожидать там приказов прусского двора. Однако там его ждали не приказы короля, а приказ его страны, поднявшейся как один человек, и командовавшей громче любых правительств. И Йорк выдвинулся вместе с русскими, восхваляемый, приветствуемый, обласканный Александром, политика которого получила в этом событии блестящее подкрепление.