История Консульства и Империи. Том IV. Книга 1

Именно в разгар этой кропотливой тайной работы и застал Австрию Нарбонн, везший ей планы Наполеона, совершенно отличные от ее собственных. Вместо плана восстановления Пруссии и возвращения независимости Германии Нарбонн вез план потрясения еще большего, то есть план полного уничтожения Пруссии, замещения ее Саксонией и передачи Силезии Австрии, попадавшей, тем самым, в небывалую кабалу!

Меттерних оказал Нарбонну самый любезный и лестный прием, встретив его как друга, от которого ему нечего скрывать и с помощью которого он хочет спасти Францию, Австрию и всю Европу от ужасающей катастрофы, откровенно и без промедления объяснившись по всем предметам. Он пытался узнать, привез ли Нарбонн какие-либо уступки европейской политике, которые докажут, что Наполеон хочет мира. Но Нарбонн, ожидая из Парижа последних инструкций, не мог сказать ничего, кроме того, что Наполеон не намерен ни в чем уступать и что если Австрия захочет сделаться его сообщницей, он щедро отплатит ей территориями, которые заберет у кого угодно. В подобном положении Нарбонн мог только молчать и внимательно слушать, именно так он и поступил. А поскольку он молчал, говорить пытался Меттерних.

Вена, по словам министра (а он говорил правду), после отступничества Пруссии находится в труднейшем положении. Вся Германия требует, чтобы она присоединилась к русским и англичанам против французов. Всё население Вены, хоть и не столь смелое, как берлинское, ведет те же речи, и, что еще опаснее, его мнение разделяет армия. Все хотят воспользоваться случаем, чтобы избавить Германию от нестерпимого ига Франции. Австрия, разумеется, понимает преувеличенность и неосмотрительность подобных речей. Она знает, что Наполеон весьма силен и грозен, что не следует безрассудно нападать на него; и он, Меттерних, не совершит ошибки, от которой уже хотел уберечь австрийскую политику посредством заключения брачного альянса с Францией. Однако следует признать очевидные истины и не впадать в ослепление, присущее противнику: следует понять, что вся Европа возмутилась против Франции, по крайней мере, против ее главы; что и в самой Франции назрела законная потребность в мире. Наполеон, несомненно, выиграет еще несколько сражений, но его победы не смогут долго сдерживать всеобщее возмущение, и потому он должен думать о переговорах, в результате которых Франция сохранит свое нынешнее величие, но откажется от угнетения чужой независимости. Меттерних добавлял, что у Австрии честные и умеренные цели, что она хочет остаться союзницей Франции, но нельзя, вместе с тем, требовать от нее, чтобы она проливала кровь своих подданных ради отягощения бремени, немалую долю которого приходится нести ей самой; что если от нее потребуют поддержать приемлемый для Европы мирный план, ее народ, возможно, простит ей сохранение союза с Францией, но в противном случае она возбудит всеобщее возмущение своих подданных. Меттерних сказал, что пришлось арестовать некоторых деятелей и произвести несколько отставок, чтобы вынудить замолчать самых громогласных германских патриотов. Но он заметил, что всему есть предел, что сейчас кабинет — это пловец, энергично плывущий против течения, и он сможет выплыть, только если Наполеон протянет ему руку. Затем, испугавшись, что в его словах можно обнаружить видимость угрозы или порицания, он рассыпался в заверениях привязанности к Наполеону и постарался отделить себя от тех, кто хотел бы принизить французского императора.

Получая в ответ на общие положения лишь общие слова о размахе вооружений и будущих победах, австрийский министр повторял то, что уже говорил неоднократно. Он говорил о невозможности сохранить Великое герцогство Варшавское, обреченное кампанией 1812 года; о необходимости усиления промежуточных держав и прежде всего Пруссии, единственно способной заместить навеки уничтоженную Польшу; о необходимости восстановления Германии; о невозможности дальнейшего существования Рейнского союза, навсегда погибшего в глазах германских народов и более неудобного, нежели полезного, Наполеону;

о невозможности убедить воюющие державы примириться с окончательным присоединением к французской территории Любека, Гамбурга, Бремена.

«Нам уже будет трудно, — добавлял Меттерних, — помешать говорить о Голландии, Испании и Италии! Вероятно, о них будет говорить Англия, и если она уступит насчет Голландии и Италии, то не уступит насчет Испании. Но мы не станем говорить об этом, чтобы не усложнять дела, и, если нужно, оставим Англию в стороне и будем вести переговоры без нее. Возможно, мы убедим Россию и Пруссию отделиться от нее, если представим им приемлемые условия, и тогда мы окажемся верными союзниками Франции! Но, ради всего святого, пусть Франция объяснится, пусть сообщит нам о своих намерениях и даст возможность остаться ее союзниками, позволив бороться за справедливое дело, в котором мы можем признаться перед нашим народом!»