История крестовых походов

Дело в том, что после того, как состоялись, с одной стороны, переговоры между дожем и крестоносцами, и между королем Филиппом и принцем Алексеем — с другой, в лагерь при Заре, где зимовала вся армада, явились около нового 1203 года штауфенские послы и настойчиво просили о помощи против узурпатора Алексея III. Они обещали за это от имени принца даровое содержание и 200.000 марок серебра. Кроме того, Алексей предоставит в продолжение года в распоряжение крестоносцев 10.000 человек для войны с Эйюбитами, до конца своей жизни будет содержать на жалованье в Святой Земле 500 воинов, и, наконец, будет стараться о том, чтобы греческая церковь подчинилась римскому престолу. Такое предложение было для войска чрезвычайно заманчиво. В виду был славный бой и богатая награда, наказание греков за вековую несправедливость и вступление их в церковное соединение с Римом, разве не должны были пилигримы воспользоваться таким блестящим случаем, чтобы приобрести самые очевидные выгоды как для самих себя, так и для римских христиан, и при этом в особенности для папы Иннокентия. Правда, крестоносцы еще раз впали в сильную распрю: массы требовали, чтобы их вели в Аккон, в Александрию, но большинство предводителей войска, между ними также епископы и аббаты, стояли вместе с немецкими послами за поход в Константинополь и мало-помалу угомонили всякое сопротивление. Генрих Дандоло увидал себя, наконец, у цели своих желаний. В мае 1203 он повел свой флот, на котором находился теперь и принц Алексей, мимо Диррахиума и Корфу и вокруг Пелопоннеса в Эгейское море. Главной целью войны он считал не покорение провинций, а подчинение «царственного города» при Босфоре, хотя принц Алексей в некоторых береговых городах и островах был тотчас провозглашен императором Алексеем IV.

Но было ли мыслимо, чтобы дож взял сильную крепость с теми 40.000 человек, каких он в целом едва насчитывал? Еще во время Мануила Комнена было бы безумно питать такие дерзкие намерения. Но теперь вещи стояли иначе. Алексей III был жалкий человек, который ленился и наслаждался в своем великолепном дворце и предоставил заботы о правлении государством своей жене Евфросинии вместе с ее любовниками. Последствия этого обнаружились самым ужасным образом. Подданные были доведены до отчаяния бессмысленной тягостью податей и всякого рода насилиям. Сокровища, которые из них выжимал императорский двор, служили только для дикой расточительности: сухопутное войско ослабело, а флот был «превращен в серебро», т. е. расснащен и материал продан. В некоторых провинциях то наместники, то генералы или богатые землевладельцы восставали и пытались основывать самостоятельные княжества. Далекий Трапезунт уже давно почти отделился от империи, теперь один дикий воин, Лев Сгурос из Навплии, завоевал северо-восток Пелопоннеса и среднюю Грецию, очевидно, с целью отделить от империи весь юг Балканского полуострова до Фессалии; в Крите и на других островах гордые владельцы латифундий господствовали так независимо, как великие бароны в феодальных государствах Запада. При таких обстоятельствах Византийская империя уже целые годы должна была бы пасть от всякого внешнего энергического нападения. Всего опаснее для нее были бы сельджуки, если бы некогда султан Килидж Арслан Иконийский не разделил своего царства между сыновьями и они не вступили бы после смерти отца (1193) в распри друг с другом. Благоприятный случай — настойчиво повести войну с расстроенной силой сельджуков, конечно, был пропущен, но все-таки империя держалась против этого, теперь ослабленного, врага только с сравнительно небольшою потерей в земле и людях. Но зато болгары в неоднократных набегах и грабежах победоносно проникли во Фракию и в Македонию: их князь Иоанн, как выше упоминалось, находился в дружеских сношениях с папой Иннокентием, и именно теперь кардинал Лев Санта Кроче был на пути в Болгарию, для венчания Иоанна королем, что и произошло в ноябре 1203 года.