История крестовых походов

В Дамаске жители уже думали только о том, чтобы бежать, спасая жизнь. Они паковали пожитки, когда некоторые из них, войдя в контакт с одним или несколькими вождями христиан, убедили последних — вне всякого сомнения, за крупную сумму денег — разбить лагерь c другой стороны города, на востоке. Им сказали, что гам стены, очень низкие и сложенные из кирпича, рухнут при первом натиске и не понадобится использовать осадные машины, которые пришлось бы везти издалека, с большим трудом и большими затратами средств, надолго приковав войска к месту. Христиане так и сделали... оказавшись на сухой местности, лишенной воды и фруктов, в которых до тех пор никогда не было нехватки. Все бедняки кричали об измене, но войско, очень спеша оказаться в более защищенном месте, видя, что враги укрепляют оборонительные сооружения, решило сняться с лагеря и отправиться в Иерусалим.

Этот перенос лагеря, притом что христианские армии шли завоевывать город, конечно, стал следствием переговоров одного из франкских вождей с осажденными. Можно полагать, что ни Раймунд де Пуатье (который с тех пор вернулся в Антиохию и отказался следовать за французским королем в Иерусалим), ни Балдуин III Иерусалимский не горели желанием подчиняться черни, которая с восторженными криками требовала идти и брать Дамаск. Неудача подтверждала их правоту. Королю Иерусалима дорого заплатили, — говорят некоторые, — чтобы он покинул союзников, пришедших издалека, которые сами ни на миг не помышляли помочь ему в борьбе с египтянами. «Жители города тайно отправили [посланца] к иерусалимскому королю и передали ему: “Не думай, что, утвердившись в Дамаске, этот великий царь оставит тебя в Иерусалиме. Мы же предпочитаем тебя. Возьми наше золото, а тех отправь назад морем с тем, чтобы уцелело твое царство”. Они пообещали ему двести тысяч динаров, а владетелю Тивериады — сто тысяч. И когда те получили золото и возвратились в Иерусалим, оказалось, что это — медь»[93].

Вильгельм Тирский, писавший позже, заявляя, что хочет быть беспристрастным, утверждает, что спрашивал об этом предмете «у мудрых людей, сохранивших очень верную память о событиях». Он видит здесь результат антагонизма между теми, кого называет «наши государи», монархами Антиохии и Иерусалима, и монархами Запада, «государями-паломниками». Некоторые полагали, что граф Фландрский просил государей Запада отдать город Дамаск ему, когда его завоюют. (Уверяют даже, что ему это обещали.) «Но некоторые из магнатов нашего королевства были об этом уведомлены и вознегодовали [...], ибо они надеялись, что всё взятое с помощью государей-паломников послужит расширению [Иерусалимского] королевства и к выгоде сеньоров, проживающих в нем. Негодование, испытанное ими, навело их на гнусную мысль: предпочесть, чтобы город остался в руках врагов, нежели видеть его под властью короля Франции, и это случилось потому, что им, проведшим всю жизнь в боях за королевство и вынесшим бесчисленные тяготы, казалось слишком горьким, чтобы плоды их трудов достались новым пришельцам, в то время как они сами, постоянно ощущая пренебрежение, отказались бы от надежды на вознаграждение, на какое давала им право долгая служба [...]. Другие, наконец, утверждают, что все зло совершили те, кого просто подкупило золото врагов».

Ни один историк до наших дней не противопоставлял до такой степени «паломников», вождей и знать европейских армий, и сеньоров латинских государств, завоеванных полувеком раньше. Уже довольно долго мы говорим о «пуленах» — франках второго поколения, поселившихся на Святой земле, — и о том, что делало их иными, возможно, мало расположенными искать общий язык с теми, кто приходил им на помощь. Но мы почти не говорим об их образе жизни, разных культурах и прежде всего о том, как они сосуществовали с мусульманами, усваивали их обычаи и поддерживали с ними добрые отношения[94].

ГЛАВА III. ВРЕМЕНА КОНСОЛИДАЦИИ ( 1150―1192 )