Бароны больше не скрывали намерений захватить город, который слишком долго как будто бросал им вызов из-за своих гигантских стен. Каждый вечер в лагере они слушали своих клириков, внушавших им, что греки — узурпаторы власти в Римской империи, еретики, схизматики, мерзко отказавшиеся подчиняться римской церкви. С благословения папы надо атаковать этот коварный город, и всем, кто при этом погибнет, простятся грехи. Когда «уже прошло Рождество и дело близилось к Великому посту, и венецианцы и французы снова начали приготовляться и снаряжать свои корабли, причем венецианцы соорудили новые мостки на своих нефах, а французы сделали осадные орудия, [...], чтобы подкапывать и разрушать стены; и венецианцы взяли доски, из которых строят дома, и, плотно их пригнав, покрыли настилом свои корабли, а потом взяли виноградные лозы и прикрыли ими доски [...]. И греки сильно укрепили свой город изнутри, а деревянные башни, которые были над каменными башнями, они еще прикрыли снаружи добрыми кожами, и не (шло такой деревянной башни, которая была бы ниже, чем в семь, или в шесть, или по меньшей мере в пять ярусов. А потом, [...] примерно за 10 дней до Вербного воскресенья, когда пилигримы и венецианцы закончили снаряжать свои корабли и изготовлять свои осадные орудия и приготовились идти на приступ. И тогда они построили свои корабли борт к борту, и французы перегрузили свои боевые орудия на баржи и на галеры, и они двинулись по направлению к городу, и флот растянулся по фронту едва ли не на целое лье»[133]
.9 апреля 1204 г. во время первого штурма они понесли столько же потерь, сколько и греки, но 12 июля наконец попутный северный ветер бросил два их нефа под самые башни. Воины взобрались на укрепления, захватили одни из ворот, и в город ворвался большой отряд, преследуя и убивая греков. «И вы увидели бы тогда, как били греков и как овладевали их ездовыми лошадьми и боевыми конями, и мулами, и жеребятами мулов, и прочим добром. Убитых и раненых имелось там столько, что не было им ни числа, ни меры»[134]
. Латиняне знали, что им не рады, что они в большой опасности, что их слишком мало, чтобы вступать в бой с массой греков, так давно сражавшихся с ними. «Потом знатные бароны собрались и держали совет между собой, что им делать дальше; наконец, по войску прокричали, чтобы никто не вздумал продвигаться в глубь города, потому что это опасно — как бы в них не стали бросать камни со дворцов, которые были очень велики и высоки, и как бы их не стали убивать на улицах, которые были столь узки, что они не смогли бы там как следует защищаться, или как бы их не отрезали огнем и не спалили бы. И из-за угрозы всех этих бед и опасностей они не отважились углубиться в город и разбрестись по нему, а преспокойно оставались прямо там, где были; и бароны договорились на этом совете о том, что, если греки, у которых было еще в сто раз больше людей, способных носить оружие, чем у французов, захотят сражаться на следующий день, тогда пусть поутру на следующий день крестоносцы вооружатся, выстроят свои боевые отряды и пусть ожидают греков на площади, которая была перед ними в городе»[135]. Действительно, они разбили свои лагеря — два близ стены и один внутри города — наподобие укреплений в открытом поле и, чтобы защититься и чтобы их не застали врасплох, зажгли большие костры и подожгли окружающие дворцы. «И [в ту ночь] сгорело домов больше, чем их имеется в трех самых больших городах королевства Франции»[136].