История крестовых походов

Бесчинства и алчный поиск добычи, обычные после долгих осад? Несомненно, но не только: в отличие от того, что было век назад под Антиохией и Иерусалимом, здесь баронов и рыцарей не сопровождала толпа простолюдинов, бедных безоружных паломников или разбойников, которые увязывались за войсками на всем пути и которых вожди не могли обуздать. В поход отправились только те, кто мог заплатить за переправу. Они не рыскали по городу, собираясь в шумные ватаги, а беззастенчиво искали ценные реликвии, нигде ни считаясь ни со служителями церкви, ни со святостью мест хранения. «Некоторые клирики распустили слух, якобы те, кто оберет еретиков, будут освобождены от своего обета освободить Иерусалим»[146]. Грубая непочтительность свидетельствовала о долго сдерживаемой ненависти, которую подпитывали совершенно вымышленные представления о прошлом и стремление подчинить греков римской церкви. Некоторые, и таких становилось все больше, были убеждены, что ведут войну не со схизматиками, а именно с еретиками, и попятно, что это обвинение оправдывало политическую операцию, состоявшую в том, что город патриарха насильно заставили принять латинского императора и римскую церковь[147].

УПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРИЕЙ

Завоевание Константинополя стало не просто сменой властителя, как неоднократно случалось в Древнем Риме или после дворцовых переворотов в той же Восточной империи. Латиняне сделали императором человека, который, явившись очень издалека, был знаком с городом только понаслышке, совершенно не знал ни местных методов управления, ни нравов, ни обычаев и навязал свою власть как военный командующий, как сделал бы в любом другом месте. Для греков это значило, что они попали под иго чужеземных варваров.

К тому же франки мало что оставили от Греческой империи, и отныне уже нельзя было говорить о прежнем блистательном государстве, а только, как сформулировал Рене Груссе, об «империи, висевшей в воздухе, не имевшей ни этнической, ни природной, ни исторической, ни религиозной основы, наспех сколоченной в абсолютно враждебном греческом и славянском мире и разделенной по феодальным обычаям, как шахматная доска»[148]. Франки, которые не могли или не хотели представить себе иной метод управления и иную иерархию властей, кроме их собственных, навязывали завоеванным землям вплоть до самых отдаленных провинций свои традиции. Административное деление времен греческих императоров на провинции и фемы исчезло — хронисты говорят только о герцогствах, графствах и фьефах. Бароны ввели принесенный извне феодализм, как норманны в Южной Италии и крестоносцы в Святой земле: «У вас будут фьефы, и потом вы наделите своих людей и тех, кто зависит от них»[149]. В провинции, очень далекие от Константинополя, о которых еще иногда даже не знали, где они находятся, куда франкская армия еще не спешила и где по-прежнему правили греческие наместники, посылали чиновников для сбора подробных данных о доходах каждого территориального подразделения и каждого владения, чтобы составить кадастры. Вскоре «принялись за труды по распределению земель. Для вельмож, коих называют знатными мужами, во внимание принимали их богатство и численность их воинов в армии: некоторые получали по 200 фьефов, некоторые всего по 60, а тем, у кого всего этого было меньше, доставалось разве что по шесть-семь фьефов, и каждый фьеф оценивался в 300 ливров анжуйской монетой». На самом деле это часто зависело от соотношения сил и от договоренностей. Принимая решения о разделе земель, франки доходили до абсурда, слепо веря, что будущее за ними: «Граф Блуаский получил герцогство Никейское, одну из лучших и самых почитаемых частей всей Восточной империи, хотя эта земля, лежавшая за проливом, еще не была покорена императором и была ему враждебна»[150]. Император Балдуин I, несомненно, не хотел, чтобы знатные бароны занимали земли и крепости слишком близко к Константинополю; он охотно уступал им территории, куда они еще никогда не вводили войска, по преимуществу в Азии. Так, его брат Генрих получил «королевство» Адрамитий (Эдремит) на побережье к северу от древнего Пергама, а Пьер де Брашё — «графство» Конью, о которой он только слышал, не зная, что город Конью уже почти век занимают турки, сделав столицей сельджукского султаната.

РАСПРИ МЕЖДУ БАРОНАМИ. КНЯЖЕСТВО МОРЕЯ

Когда раздел произошел, за принятием фьефов во владение последовали злоупотребления и дурные поступки, о чем не может умолчать и сам Виллардуэн: «И когда каждый узнал, какая земля ему назначена, то жадность, царящая в мире и причиняющая столько зла, не давала им покоя; и каждый принялся творить зло в своей земле, один — больше, другой — меньше, и греки начали ненавидеть их и вынашивать злобные чувства к ним»[151].