История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

Хаггарду не стоило удивляться неприязни, с которой он столкнулся в крымском городе. В том же докладе он сообщал, что 30 мая «генерал Перси передал барону Врангелю письмо, информирующее, что ему не следует ожидать помощи в наступательных операциях, и рекомендующее вступить в переговоры с большевиками»[1118]. Не согласившись с воинственными предупреждениями Черчилля относительно большевистской России, правительство Ллойд Джорджа твердо придерживалось политики ограниченных обязательств в российской Гражданской войне. В одном из памятных выступлений Черчилль, все больше оказывавшийся в изоляции, спрашивал своих слушателей, собравшихся в Сандерленде 3 января 1920 г.: «Был ли в мировой истории более ужасный спектакль, чем тот, который развернулся при агонии России?» В другой речи, произнесенной в Данди 14 февраля, он заявил: «Мне жаль, что мы не получили Россию, с которой могли бы заключить настоящий мир. Я не верю, что деспотизм Ленина и Троцкого… подходит демократическому правительству, такому, как наше»[1119].

Какова бы ни была политическая деятельность Врангеля в Крыму, основные его усилия были направлены на возрождение русской армии в качестве дисциплинированного и эффективного боевого соединения. Он так описывал ее плачевное состояние:

«На довольствии в армии состояло более 150 000 ртов, но из этого числа лишь около одной шестой могли почитаться боевым элементом, остальную часть составляли раненые, больные, инвалиды разных категорий, воспитанники кадетских корпусов и военных училищ, громадное число чинов резерва, в большинстве случаев престарелых, чинов многочисленных тыловых учреждений».

Армии не хватало обмундирования и снаряжения; огромные запасы и того и другого (преимущественно британского) были брошены на Кубани. «Почти все танки, броневые машины и аэропланы были оставлены в руках противника»[1120]. Все это можно было компенсировать, но Врангель страдал от чрезмерно раздутых штабов и слишком большого количества офицеров при недостатке солдат для формирования батальонов, полков и дивизий, необходимых для защиты Крыма.

Летом 1920 г. Эштон Уэйд служил в Джанкое, главном железнодорожном узле в 93 километрах к северу от Симферополя, где располагалось отделение британской военной миссии, базировавшейся в Феодосии. С момента прибытия на юг России осенью 1919 г. Уэйд «ежедневно видел человеческие несчастья и страдания». Теперь он наблюдал за провинциальной жизнью, подтверждая, что она постепенно возвращается к обычной жизни:

«…груды тел беженцев — мужчин, женщин и детей, — умирающих или уже умерших от тифа, стали привычным зрелищем на железнодорожных станциях и других транспортных узлах. В Крыму не так. Несмотря на то что города переполнены беженцами, появилось некое подобие закона и порядка, причем постепенно укреплявшихся; поезда начали приходить вовремя, лавки и рынки работали более или менее нормально, как и почтовые и другие услуги».

Вместе с тем Уэйд видел и менее приятную сторону Крыма. «Но однажды я увидел тело человека, повешенного на фонаре, — писал он, — и это послужило мне напоминанием о революции, несравненно более жестокой и кровавой, чем Французская»[1121].