История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

Для историка соблазнительно излагать и объяснять события, произошедшие после окончания холодной войны, в хронологическом порядке, но охлаждение и потепление в российско-украинских отношениях и изменения политики, иногда на противоположную, указывают на недальновидность такого подхода. Многие решения, принятые до подписания договора о дружбе в 1997 г., а также после него, свидетельствуют о неуважении к этому договору и о его бесполезности. Более широкий внутренний и международный контекст помогает понять пути, по которым пошли обе страны. Можно выделить три основных фактора, хотя это и будет некоторым упрощением. Во-первых, многие русские искренне сожалели, что Украина больше не желает признавать, не говоря уже о том, чтобы почитать, общее наследие. Во-вторых, Россия и Украина никогда не были и не будут равными партнерами. Экономическое и военное превосходство России над западным соседом означает, что при любом кризисе или конфликте интересов она будет действовать с позиции силы. В-третьих, при Владимире Путине Россия восстановила свой статус мировой державы — выросшие доходы от продажи нефти и газа позволили развивать экономику и увеличивать военные расходы. Однако сокращение этих доходов и экономические санкции Запада ухудшили положение российского народа, лишенного политического выбора.

Постсоветская Украина, в отличие от России, всегда жила трудно. С самого окончания холодной войны страна пыталась ступить на путь экономического развития. Но невиданные масштабы коррупции и воровства разрушали государственное управление и мешали развитию экономики. Украина не смогла обеспечить ни консенсус, ни преемственность в своей внутренней и внешней политике. Бо́льшую часть периода 1991–2014 гг. Украина, подобно двуликому Янусу, смотрела одновременно на восток и на запад. Как выяснилось, это было невозможно; внутренний раскол, вероятно, был неизбежен, поскольку пророссийские сообщества, такие как в Севастополе, обращались к Москве за материальной и моральной поддержкой.

Если попытаться заглянуть в будущее, то невозможно представить, что Россия — независимо от того, будет ей управлять Владимир Путин или кто-то другой, — откажется от Крыма и Севастополя. Цель значительного усиления (2014–2016) российского флота, сухопутных войск, авиации и сил ПВО (в том числе мощной противоракетной системой С-400 «Триумф»), размещенных на полуострове, совершенно очевидна[1701]. Такое развертывание подтверждает решимость Москвы удерживать Крым и Севастополь, чтобы защитить стратегические интересы России и дать отпор любым попыткам вернуться к ситуации до февраля — марта 2014 г. Россия по-прежнему остается «жесткой силой», с которой лучше не связываться и которая способна снова удивить Запад.

Со времен Потемкина и Екатерины II «русский мир» Владимира Путина во многих отношениях совершил полный круг. Как и в 1783 г., он опирается не только на военную силу, которую решительно демонстрирует, но и на абсолютную уверенность, что особый русский путь — управление, культура и наследие — преодолеет любую враждебную угрозу. В 2002 г. Бобо Ло говорил о «потемкинизации» российской внешней политики в постсоветскую эпоху. Он использовал это выражение для того, чтобы противопоставить «громкие политические заявления с целью создать впечатление единства и искренности» российского руководства и «фундаментально противоречивый фрагментированный и беспринципный подлинный характер внешней политики»[1702]. Можно возразить, что, несмотря на приспособленчество и непоследовательность рассуждений и действий президента Путина, присоединенный Крым не является современной потемкинской деревней. В отличие от фальшивых фасадов, которые Потемкин якобы построил вдоль реки Днепр в 1787 г., чтобы произвести впечатление на Екатерину II и ее свиту, создание стратегически важной военно-морской базы в бухте Ахтиар — это реальность. Севастополь — и тогда, и теперь — служит гордым свидетельством успешной внешней и военной политики России на протяжении более 230 лет.