История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

18 марта 2014 г., всего через два дня после неоднозначного референдума, Республика Крым и Севастополь были включены в состав Российской Федерации. Если большинство населения России восприняло этот шаг как исправление исторической несправедливости, то власти Украины и многие жители страны считают присоединение «незаконной оккупацией»[1688]. Этот взгляд подкрепляется неутихающим вооруженным конфликтом между украинскими вооруженными силами, которых поддерживают добровольческие формирования, в том числе из «Правого сектора» и других неонацистских (по мнению Москвы) организаций, таких как батальон «Азов», и «сепаратистами и террористами» (с точки зрения Киева). Пророссийские группы в Донецкой и Луганской областях на востоке Украины провозгласили эти регионы независимыми народными республиками. Существует мнение, что с августа 2014 г. в боях участвуют не только «добровольцы»[1689], но и регулярные части российской армии, что неизменно отрицается Москвой. Несмотря на перемирия и меры по деэскалации, о которых договорились в Минске 5 сентября 2014 г. и 11 февраля 2015 г., конфликт продолжается и в отсутствие политического урегулирования может усилиться в любой момент. Украина хочет возвращения Крыма и Севастополя, а также безусловного уважения Россией ее территориальной целостности.

Несмотря на все инновации в военном деле, вооруженная дипломатия имеет глубокие корни. Дэвид Гланц, известный американский историк, специализирующийся на советских военных операциях во время Великой Отечественной войны, указывал, что подход современной России к защите своих интересов далеко не нов. В письме в журнал Economist от 20 сентября 2014 г. он писал:

«Владимир Путин действует в освященной временем российской традиции беспринципного захвата земли на Украине… В 1478 г. Иван Великий с помощью систематических провокаций на приграничных литовских землях дестабилизировал обстановку на территориях, которые сегодня входят в состав Украины, а тогда принадлежали Великому княжеству Литовскому. Историк Василий Дмитришин назвал эти действия „политикой, направленной на то, чтобы деморализовать людей, живших вдоль границы, и вынудить их искать защиты у Москвы, тем самым передвигая границу на запад. Официально Иван отрицал свою ответственность за подобную тактику, но тайно поощрял ее и награждал перебежчиков“».

Гланц проницательно отметил, что «через четырнадцать лет такой стратегии Иван отбросил всякую видимость невмешательства и вторгся в Литву, присоединив значительную часть ее территории. Не подлежит сомнению, что на Украине мистер Путин ведет долгую игру»[1690].

Джеймс Шерр, один из ведущих экспертов по современной Украине, также обращался к этой теме. В контексте более широкого конфликта, чем тот, который начался в восточных областях Украины в 2014 г., он так охарактеризовал гибридную войну:

«[Она] вызвала неразбериху, как и было задумано. На протяжении сотен лет в партизанских войнах на окраинах империи, царской и советской, применялись те же принципы. Концепция войны строится вокруг неформальных сетей, а не вертикально организованных структур; она неорганизованная и приспособительная, скрытная и жестокая, нацеленная на стирание границы между внутренним и международным конфликтом»[1691].