Читаем История культуры Санкт-Петербурга полностью

Ленинградские «неореалисты» были ранними русскими битниками и вели аскетическое существование (в пустых комнатах ничего, кроме книг и пластинок) со склонностью к бродяжничеству и «потусторонним» экспериментам. Арефьев с Шагиным ночевали в склепах на кладбище, собирали пустые бутылки и банки, сдавали их и на это жили. К зрителю они пробиться даже не пытались и первый раз показались массовой аудитории на знаменитой выставке «неофициального» ленинградского искусства 22 декабря 1974 года, прошедшей во Дворце культуры им. И. И. Газа.

Власти пошли на открытие этой выставки крайне неохотно, под давлением нараставшего международного паблисити вокруг русских нонконформистских художников и надеясь скомпрометировать ленинградский «андеграунд» раз и навсегда. Заявив, что не допустят показа картин «антисоветских, порнографических и религиозных», идеологические надзиратели в итоге все же разрешили вывесить около 200 работ 52 авторов, но в течение только четырех дней.

Никто не ожидал, что, несмотря на полное отсутствие какой бы то ни было рекламы, перед Дворцом культуры еще до восхода солнца будет выстраиваться – под бдительным присмотром нарядов милиции – длиннейшая очередь жаждущих ознакомиться с нонконформистским искусством Ленинграда. Их проталкивали в помещение группами, каждой из которых на осмотр всей выставки давалось всего 15 минут. И все же зрители успевали поразиться и чистому загрунтованному холсту Игоря Синявина, на котором их приглашали оставить цветным фломастером свой автограф, и концептуальной презентации – огромный кованый гвоздь в доске – погибшего через несколько лет от подозрительного пожара в своей мастерской Евгения Рухина, и полотну Вадима Рохлина, в центре которого было вмонтировано зеркало, обрамленное изображениями четырех похожих как близнецы агрессивных мужских фигур с жестокими и тупыми лицами. (Ведущий нонфигуративный художник Ленинграда той поры Евгений Михнов-Войтенко отказался дать свои работы для этой выставки из чистого вызова.)

Эти четыре декабрьских дня сыграли важную роль в истории новой культуры Ленинграда, ибо ленинградский «андеграунд» впервые, хоть и на кратчайшее время, вынырнул на поверхность и привлек сочувственное внимание аудитории. Власти были в бешенстве. Один видный бюрократ от культуры там же на выставке обозвал Арефьева и Шагина сумасшедшими и кричал: «Нам такие художники не нужны!»

Упорная живучесть ленинградской богемы и ее связанная с традициями русского футуризма (и с «карнавальными» теориями Михаила Бахтина) склонность к театрализации своего поведения привели к появлению в городе в начале 80-х годов оригинальной художественной группы «Митьки». Названная так по уменьшительному имени одного из ее основателей, художника Дмитрия Шагина (сына «неореалиста» Владимира Шагина и, таким образом, тоже человека богемы во втором поколении), эта группа дала специфически ленинградский, тонко стилизованный вариант культуры западных хиппи, но с сильным русским акцентом. К Шагину-младшему присоединились талантливые художники Владимир Шинкарев, Александр Флоренский и его жена Ольга, интересно возобновившие ремесло «лубков» старых русских народных картинок с замысловатыми подписями. Но главным художественным достижением группы стал ее ритуализованный стиль жизни, описанный ее «идеологом» Шинкаревым в остроумном и получившем широкое хождение в «самиздате» трактате-руководстве под названием «Митьки». Согласно Шинкареву, «Митьки» одеваются как люмпены: в морские тельняшки (эту униформу советской богемы они получили в наследство от ленинградских «неореалистов»), старые ватники, русские валенки и комичные облезлые треухи. «Митьки» пьют с утра до ночи, но самую дешевую водку и наисквернейшее вино, закусывая исключительно плавлеными сырками. Если «Митьки» пьют с аутсайдерами, то употребляется три основных способа дележа алкоголя: «разделить поровну» – вино разливается поровну; «разделить по-братски» – «Митьки» выпивают большую часть; «разделить по-христиански» – «Митьки» все выпивают сами. Но даже в пьяном виде «Митьки» остаются добродушными и ласковыми, ибо агрессивность им чужда органически, равно и как стремление сделать карьеру и вообще хоть как-нибудь утвердиться. Общаются «Митьки» главным образом с помощью цитат из популярных телефильмов. Несмотря на подобный акцент на крутое опрощение существования, в трактате Шинкарева цитировался Генри Дэвид Торо и содержались ссылки на Питера Брейгеля Старшего и Моцарта, которых, впрочем, автор относил к предшественникам «Митьков», добавляя, что «Моцарт был русским».

«Митьки» нашли единомышленника в ярко одаренном поэте и художнике Олеге Григорьеве, сочинявшем короткие и мрачные стихи в стиле ранних ленинградских дадаистов-обэриутов:

– Ну как тебе на ветке? —Спросила птица в клетке.– На ветке, как и в клетке.Только прутья редки.
Перейти на страницу:

Все книги серии Диалоги о культуре

Наш советский новояз
Наш советский новояз

«Советский новояз», о котором идет речь в книге Бенедикта Сарнова, — это официальный политический язык советской эпохи. Это был идеологический яд, которым отравлялось общественное сознание, а тем самым и сознание каждого члена общества. Но гораздо больше, чем яд, автора интересует состав того противоядия, благодаря которому жители нашей страны все-таки не поддавались и в конечном счете так и не поддались губительному воздействию этого яда. Противоядием этим были, как говорит автор, — «анекдот, частушка, эпиграмма, глумливый, пародийный перифраз какого-нибудь казенного лозунга, ну и, конечно, — самое мощное наше оружие, универсальное наше лекарство от всех болезней — благословенный русский мат».Из таких вот разнородных элементов и сложилась эта «Маленькая энциклопедия реального социализма».

Бенедикт Михайлович Сарнов

Культурология

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
Косьбы и судьбы
Косьбы и судьбы

Простые житейские положения достаточно парадоксальны, чтобы запустить философский выбор. Как учебный (!) пример предлагается расследовать философскую проблему, перед которой пасовали последние сто пятьдесят лет все интеллектуалы мира – обнаружить и решить загадку Льва Толстого. Читатель убеждается, что правильно расположенное сознание не только даёт единственно верный ответ, но и открывает сундуки самого злободневного смысла, возможности чего он и не подозревал. Читатель сам должен решить – убеждают ли его представленные факты и ход доказательства. Как отличить действительную закономерность от подтасовки даже верных фактов? Ключ прилагается.Автор хочет напомнить, что мудрость не имеет никакого отношения к формальному образованию, но стремится к просвещению. Даже опыт значим только количеством жизненных задач, которые берётся решать самостоятельно любой человек, а, значит, даже возраст уступит пытливости.Отдельно – поклонникам детектива: «Запутанная история?», – да! «Врёт, как свидетель?», – да! Если учитывать, что свидетель излагает события исключительно в меру своего понимания и дело сыщика увидеть за его словами объективные факты. Очные ставки? – неоднократно! Полагаете, что дело не закрыто? Тогда, документы, – на стол! Свидетелей – в зал суда! Досужие личные мнения не принимаются.

Ст. Кущёв

Культурология