История любви

Дом Дженни находился на улице под названием проспект Гамильтона. Весь проспект представлял собой ряд деревянных домов, перед которыми резвилось множество детей. Довершали пейзаж два-три чахлых деревца. Я медленно ехал вдоль улицы, выбирая место для стоянки, и при этом у меня было впечатление, что я угодил в совершенно незнакомую страну. Больше всего бросалось в глаза количество людей на улице. Целые семьи в полном составе, каждая со своего крыльца, наблюдали, как я парковал свой «миджет». Очевидно, в воскресенье днем никакого другого, более интересного занятия у них не нашлось.

Дженни выпрыгнула из машины первой. В Крэнстоне у нее вообще проявились какие-то странные инстинкты – запрыгала, как кузнечик. Когда обитатели домов разглядели ее лицо, раздался единодушный приветственный клич. Это выражение всеобщего восторга по поводу прибытия Дженни настолько меня смутило, что я чуть было не остался в автомобиле. Увы, я и отдаленно не напоминал даже самого гипотетического Оливеро Барретто!

– Привет, Дженни! – зычно крикнула какая-то матрона.

– Здравствуйте, госпожа Каподилупо, – ответила Дженни. Я выбрался из машины. И почувствовал, что все взгляды прикованы ко мне.

– А это еще кто? – заорала Каподилупо. Я смотрю, с новичками они тут не особо церемонятся!

– Да так, никто! – откликнулась Дженни. Отчего-то это волшебным образом прибавило мне уверенности.

– Может, и так! А только девушка у него что надо! – взревела госпожа Каподилупо в мою сторону.

– Спасибо, он знает, – последовал ответ Дженни.

Затем она повернулась, чтобы удовлетворить любопытство соседей по другую сторону улицы.

– Он это знает, – повторила она целой ораве своих вновь прибывших фанатов.

Потом взяла меня за руку (я был просто-таки «незнакомец в раю», как в той песне[19]) и повела вверх по ступеням дома 189А на проспекте Гамильтона.

Следующее мгновение оказалось до ужаса неловким.

Я застыл как вкопанный, а Дженнифер сказала:

– Знакомься, это папа.

И крепыш Фил Кавильери, ростом под метр семьдесят, протянул мне руку. Судя по внешнему виду, ему было хорошо за сорок, а весил он хорошо за семьдесят килограммов.

Его рукопожатие было крепким.

– Рад с вами познакомиться, сэр.

– Фил, – поправил он. – Просто Фил.

– Фил, сэр, – продолжал я трясти его руку.

А потом он меня очень напугал, потому что, выпустив мою руку, повернулся к дочери и заорал: «Дженнифер!»

Секунду ничего не происходило. А потом оба бросились обниматься. Крепко. Очень крепко. Не выпуская друг друга из объятий, они раскачивались из стороны в сторону. Звуковым оформлением этой трогательной сцены было лишь одно слово, которое Кавильери повторял снова и снова (правда, теперь уже едва слышно): «Дженнифер, Дженнифер!» И единственное, что могла ответить на это его умудренная университетским образованием дочь, было: «Фил, Фил!»

Я явно был здесь третьим лишним.

В тот день меня выручила одна особенность моего утонченного воспитания: я знал, что не принято разговаривать с набитым ртом. К моей огромной радости, в этом смысле Фил и Дженни сделали все, чтобы я хранил молчание, просто закормив меня итальянскими пирожными. После этого я поделился, какие из них мне понравились больше и почему (я отведал по два каждого сорта, чтобы не обидеть хозяина), чем вызвал восторг обоих Кавильери.

– Он о’кей, – сообщил Фил своей дочери.

Что он имеет в виду?

Нет, конечно, я и без него знал, что такое «о’кей». Мне только было любопытно, какие из моих немногочисленных и весьма осторожных действий помогли заслужить столь лестную оценку. Неужели на него так подействовали мои хвалебные отзывы о его любимом пирожном? Или ему понравилось, что у меня крепкое рукопожатие? А может, вообще что-нибудь третье?

– Вот видишь, Фил, и я говорила, что он о’кей, – произнесла Дженни.

– Ну да, о’кей, – отвечал ее отец. – Но надо же мне было самому убедиться! Оливер!

Теперь он обращался ко мне.

– Да, сэр?

– Фил.

– Да, Фил, сэр?

– Ты о’кей.

– Спасибо, сэр. Я вам очень благодарен. Правда. Вы ведь знаете, как я отношусь к вашей дочери, сэр. И к вам, сэр.

– Оливер! – перебила меня Дженни. – Прекрати эти свои придурочные церемонии!

– Дженнифер! – перебил ее мистер Кавильери. – Ну-ка перестань ругаться! Этот сукин сын ведь наш гость.

За обедом (оказалось, что пирожные были только аперитивом) Фил попытался поговорить со мной серьезно. Вы уже поняли, конечно, о чем. Да, он с какого-то перепугу решил, что сможет помочь Оливеру Барретту Четвертому вымолить прощение у Оливера Барретта Третьего.

– Я только хочу поговорить с ним по телефону, как отец с отцом! – умолял меня Фил.

– Не стоит, Фил, только зря время потратите!

– Но не могу же я сидеть и смотреть, как отец отказывается от собственного ребенка! Нет, так нельзя.

– Я тоже от него отказываюсь, Фил.

– Чтобы я этого больше никогда не слышал! – заявил он, не на шутку рассердившись. – Родителей надо ценить и уважать. Отцовская любовь – это большая редкость.

– Да уж, особенно в нашей семье, – заметил я.

Дженни сновала между кухней и столовой и почти не принимала участия в нашем разговоре.