История людей

Предположим, на необитаемом острове оказалась группа школьников из разных стран, которые изучают немецкий язык. Они знают минимальный набор слов и азы грамматики, но еще путаются в падежах и глагольных временах. Но выхода нет и они начинают общаться по-немецки.

А теперь предположим, что школьников этих так и не спасли. Они выросли, у них родились свои дети. На каком языке эти дети будут разговаривать? Скорее всего, на немецком, но не литературном, а упрощенном — таком, где существительные не склоняются по падежам, а у глаголов не пять времен в двух наклонениях, а не более трех. Вот вам и упрощение.

Впрочем, вовсе необязательно прибегать к таким гипотетическим сценариям. Подобная история происходит при языковом контакте регулярно. Например, на каком языке общаются между собой сезонные рабочие из разных стран, приехавшие в Германию на заработки? Конечно же, на немецком, но не литературном, а упрощенном. Степень упрощения грамматики варьируется от пиджина, где «родная» грамматика языка подменяется искусственной, построенной по аналитическому или даже корнеизолирующему принципу (грамматические отношения выражаются порядком слов и служебными словами — вспомним «моя-твоя-болтай») и до почти правильного языка с ошибками, которые, однако, все объективно ведут к упрощению грамматического строя.

Более сложной представляется ситуация, когда для одной части членов группы язык, ставший общим для всех, является родным. Например, когда мужчины берут себе женщин из иноязычного рода или племени. Понятно, что женщины будут говорить с мужчинами на языке последних, совершая при этом ошибки в сторону упрощения. Но как поведут себя мужчины?

Здесь, как и в случае с фонетикой, возможны два или даже три варианта. Если мужчины будут стремиться как можно лучше обучить женщин своему языку, постоянно поправляя их в случае ошибок, то существенных изменений язык мужчин не претерпит. Женщины постепенно выучат его лучше и передадут своим детям в исходном виде.

Но если стремление к сохранению чистоты языка окажется не столь сильным, то какие-то элементы упрощения могут перейти из ломаного языка женщин в язык детей и закрепиться в нем уже в качестве правил.

Есть и третий вариант. Представим себе общение русского с иностранцем, плохо знающим русский язык. Даже если иностранец будет говорить на очень ломаном русском, русский его поймет. Но как сделать, чтобы иностранец понял русского.

Понятно, что русский, чтобы обеспечить взаимопонимание, скорее всего будет говорить проще, чем он обычно привык, не употребляя ни сложных грамматических конструкций, ни специфических малораспространенных слов.

Если же иностранцу трудно понять даже такую упрощенную речь, русский будет вынужден упростить ее еще больше и перейти на некоторое подобие пиджина. «Моя твоя понимай нет». И на какой-то стадии этого упрощения взаимопонимания удастся добиться (если, конечно, иностранец знает хотя бы минимальный набор русских слов — пусть он даже не имеет никакого понятия о русской грамматике).

Конечно, такая ситуация характерна скорее не для ситуации длительного сожительства разноязыких людей, а для кратковременных контактов — но они ведь тоже играют весьма значительную роль в жизни первобытных племен[12] и особенно в жизни более развитых обществ.

Недаром всевозможные койне (языки поработителей, на которых говорят порабощенные) и купеческие языки от лингва франка до торговых языков в современной Африке всегда проще, чем языки-прототипы.

В итоге можно сделать вывод, что изолированное развитие языка приводит к постепнному усложнению его строя, а смешение языков и поглощение одного языка другим — к его упрощению.

Конечно, в реальной жизни оба процесса могут происходить одновременно. Но какой-то один, как правило, преобладает. В период юности племени или народа, когда он еще не накопил сил для экспансии, это, очевидно, первый процесс (изолированное развитие и усложнение), в период «зрелости» и активной экспансии — второй (смешение, поглощение и упрощение), а в период «старости» народа — либо снова первый, либо развитие приостанавливается вовсе.

И теперь нам будет проще представить себе историю племенных языков в ранний период экспансии человека разумного.

Типичная ситуация — распад племени. Пассионарии увели часть людей на новое место, и новые роды утратили связть с племенем предков. Естественно, язык в обоих племенах будет меняться, но меняться по-разному.

В старом племени, где у всех родов примерно один и тот же язык, будет наблюдаться его изолированное развитие — очевидно, в сторону усложнения. А новое племя — более активное и агрессивное, охотно вступающее с соседями как во враждебные, так и в дружеские отношения и захватывающее женщин у всех врагов без разбору — окажется в ситуации, когда неизбежно смешение языков. В результате язык будет меняться в сторону упрощения.