История Лизи

И ещё, естественно, лаяли собаки (судя по всему, все собаки Боулинг-Грин лаяли на луну) и… Господи, все эти разговоры насчёт deja vu, старик расхаживая по холлу, а две старушки лет восьмидесяти, никак не моложе, судя по всему, однояйцевые близнецы, сидели в комнате ожидания и смотрели прямо перед собой…

2

Прямо перед ней — двери двух лифтов, выкрашенных сине-серой краской. И ещё на подставке табличка с надписью «НЕ РАБОТАЕТ». Лизи закрывает глаза и одной рукой слепо тянется к стене, потому что в это мгновение не сомневается, что сейчас лишится чувств. И почему нет? У неё ощущение, что она совершила путешествие не только в пространстве, но и во времени. И это не Боулинг-Грин 2004 года, а Нашвилл 1988-го. У её мужа и тогда возникла проблема с лёгкими. Проблема двадцать второго калибра. Безумец всадил в него пулю и всадил бы ещё несколько, если бы Лизи не пустила в ход, и очень быстро, лопату с серебряным штыком.

Она ждёт, пока кто-нибудь спросит, всё ли с ней в порядке, может, даже поддержит её, поможет устоять на шатающихся под ней каблуках-шпильках, но слышится только гудение старого пылесоса да откуда-то доносится слабое позвякивание колокольчика, которое заставляет её подумать о другом колокольчике, звякающем совсем в другом месте. Колокольчик этот иногда звякает за пурпурным занавесом, который она повесила с тем, чтобы отгородить определённые эпизоды своего прошлого.

Лизи открывает глаза и видит, что за регистрационной стойкой никого нет. Свет горит в окошке с надписью «СПРАВОЧНАЯ», поэтому Лизи уверена, кто-то должен дежурить и в столь поздний час, но человек этот, он или она, отошёл, может, в туалет. Пожилые близняшки в комнате ожидания уставились, как кажется Лизи, в совершенно одинаковые журналы.

За входными дверями стоит её лимузин. Его горящие жёлтые подфарники напоминают глаза какой-то экзотической глубоководной рыбы. По эту сторону входных дверей больница маленького городка дремлет в первый час нового дня, и Лизи наконец-то понимает, что если не «поднимет вой», как сказал бы её отец, то будет предоставлена самой себе. И мысль эта порождает не страх, или раздражение, или замешательство, но глубокую печаль. Позже, возвращаясь самолётом в Мэн с останками мужа в гробу, Лизи подумает: «Вот когда я поняла, что он не покинет эту больницу живым. Он прошёл свой путь на этой земле. У меня было предчувствие беды. И знаешь что? Думаю, последней каплей стала табличка перед лифтом. С долбаной надписью «НЕ РАБОТАЕТ». Да!»

Она может подойти к настенному щиту-указателю, на котором расписано, какие отделения находятся на том или ином этаже, может спросить у уборщика, который пылесосит коридор, но Лизи этого не делает. Она уверена, что найдёт Скотта в отделении интенсивной терапии — куда ещё его могли привезти после операции? — а отделение интенсивной терапии, само собой, на третьем этаже. Интуиция так сильна, что, подходя к лестнице, она готова увидеть у первой ступеньки знакомое волшебное полотнище из мешковины, пыльный квадрат грубой материи из хлопка с надписями «ПИЛЬСБЕРИ — ЛУЧШАЯ МУКА». Ковра-самолёта, понятное дело, нет, и на третий этаж она поднимается вся в поту и с тяжело бьющимся сердцем. Но на двери действительно написано «ОТДЕЛЕНИЕ ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ ГББГ[115]», и ощущение, что всё это происходит во сне, где прошлое и настоящее слились в кольцо без начала и конца, только усиливается.

Он в палате 319, думает Лизи. Она в этом уверена, хотя видит много отличий от той больницы, где её муж лежал в последний раз. Самое очевидное — телевизионные мониторы у каждой палаты, на которых красным и зелёным высвечена различная информация. В том числе частота пульса и верхние и нижнее значения давления крови, в этом Лизи совершенно уверена. В чём ещё у неё нет сомнений, так это в именах и фамилиях. Их она может прочитать. КОЛ ВЕТТ-ДЖОН; ДАМБАРТОН-АДРИАН, ТАУСОН-РИЧАРД, ВАНДЕР-ВУ-ЭЛИЗАБЕТ (Лизи Вандерву, думает она, здесь нас две), ДРАЙТОН-ФРАНКЛИН. Она приближается к палате 319 и думает: Сейчас из палаты выйдет медсестра, держа в руках поднос с завтраком Скотта, спиной ко мне. Я не собираюсь пугать её, но, конечно, напугаю. Она уронит поднос. С тарелками и кофейной чашкой ничего не случится, они крепкие, выдерживали и не такое, а вот стакан из-под сока разле-тится на миллион осколков.