Но она идёт по коридору глубокой ночью, а не утром, под потолком не вращаются лопасти вентиляторов, и на мониторе над дверью палаты 319 совсем другие имя и фамилия: ЯНЕС-ТОМАС. Но чувство dejа vu так сильно, что она приоткрывает дверь и заглядывает в палату. Видит на единственной кровати огромную тушу — Томаса Янеса. А потом вдруг наступает пробуждение, свойственное лунатикам: Лизи оглядывается с нарастающими страхом и недоумением: Что я тут делаю? Может крепко достаться за то, что я пришла сюда одна, без сопровождающего. Потом она думает: ТОРАКОТОМИЯ. Она думает: КАК ТОЛЬКО ТЫ ДАЛА РАЗРЕШЕНИЕ НА ХИРУРГИЧЕСКОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО? И буквально видит слово «ХИРУРГИЯ», пульсирующее красными, роняющими капли крови буквами. Вместо того чтобы уйти, она направляется к ярко освещённому островку в центре коридора: сестринскому посту. Ужасная мысль начинает выплывать из подсознания, (а если он уже) и она загоняет её обратно, в тёмные глубины.
— Я… — подаёт голос Лизи. Обе медсестры подпрыгивают на стульях. На этот раз Лизи удаётся испугать двух медсестёр, а не одну. Та, что с микрофоном, записывает на плёнку: «Ой!» Лизи на это глубоко наплевать. — Я — Лиза Лэндон. Как я понимаю, мой муж, Скотт…
— Миссис Лэндон, да, конечно, — подаёт голос медсестра с Багсом Банни на одной груди, в которого с другой целится из ружья Элмер Фудд, а Даффи Дак смотрит на них с живота. — Доктор Джантзен хотел поговорить с вами. Он оказал вашему мужу первую помощь на приёме.
Лизи всё ещё не понимает происходящего, возможно, потому, что не успела заглянуть в толковый словарь и не знает значения слова «торакотомия».
— Скотт… он что, потерял сознание, отключился?
— Я уверена, доктор Джантзен сообщит вам все подробности. Вы знаете, он сделал не только торакотомию, но и частичную плеврэктомию.
Плеврэ-что? Тем временем медсестра, которая что-то надиктовывала, протягивает руку и трясёт за плечо спящего рыжеволосого мужчину. Когда он открывает глаза, Лизи понимает, что ошиблась насчёт возраста. Мужчина достаточно взрослый, чтобы ему отпустили спиртное в баре, но, конечно же, они не собираются сказать ей, что именно он вскрывал грудную клетку её мужа. Не собираются?
— Операция, — произносит Лизи, не зная, к кому из троих она обращается. В голосе явно слышится отчаяние, ей это не нравится, но она ничего не может поделать. — Она закончилась успешно?
«Мультяшная» медсестра медлит с ответом, и Лизи читает всё, чего так боится, в глазах, взгляд которых тут же уходит в сторону. Потом возвращается, и медсестра говорит:
— Это доктор Джантзен. Он вас ждал.
3
После короткого замешательства, вызванного резким переходом от сна к бодрствованию, доктор Джантзен быстро соображает, что к чему. Лизи думает, что такое, вероятно, свойственно врачам, а также полицейским и пожарным. Писателям точно не свойственно. Со Скоттом, пока он не выпивал вторую чашку кофе, говорить было бесполезно.
Лизи осознаёт, что только что подумала о муже в прошедшем времени, и от волны холода волосы на затылке встают дыбом, а по коже бегут мурашки. Следом приходит какая-то лёгкость, чудесная и ужасная. В любой момент она может улететь, словно воздушный шарик с перерезанной ниткой. Улететь в (помолчи, маленькая Лизи, об этом помолчи) какое-то другое место. Может, на Луну. Лизи приходится вонзить ногти в ладони, чтобы удержаться на ногах.
Тем временем Джантзен что-то шепчет «мультяшной» медсестре. Она слушает и кивает.
— Вы не забудете оставить письменное распоряжение, да?
— До того, как часовая стрелка минует цифру два, — заверяет её Джантзен.
— Вы уверены, что хотите именно этого? — настаивает медсестра. Лизи видит, она не спорит, просто хочет окончательно убедиться, что всё поняла правильно.
— Уверен, — кивает врач, поворачивается к Лизи и спрашивает, готова ли она идти в «Изолятор Олтона». Там, говорит он, лежит её муж. Лизи, конечно же, готова.