История Лизи

Шёпот, можно сказать, бесшумный («Не громче дуновения ветра под дверью», — как мог бы сказать старый Дэнди), но Лизи слышит мужа и идёт к кровати. Пластмассовая кислородная маска висит на шее, газ шипит. Две пластиковые трубочки торчат из груди, где свежие разрезы выглядят как нарисованная ребёнком птичка. Трубки, которые выходят из спины, невероятно огромные в сравнении с теми, что на груди. Охваченной ужасом Лизи кажется, что размером они с радиаторные шланги. Трубки прозрачные, и она видит мутную жидкость и окровавленные кусочки тканей, которые плывут по ним к какому-то похожему на чемодан аппарату, стоящему на кровати у него за спиной. Это не Нашвилл, не пуля калибра 0,22 дюйма. И хотя её сердце не желает с этим смириться, одного взгляда достаточно, чтобы убедить разум: Скотт умрёт ещё до восхода солнца.

— Скотт. — Она опускается на колени рядом с кроватью и берёт его горячую руку в свои холодные. — Что ты с собой сделал на этот раз?

— Лизи. — Ему удаётся чуть сжать её руку. Дышит он с тем же свистом, который она хорошо запомнила в тот день на автомобильной стоянке. Она знает, что он сейчас скажет, и Скотт её не разочаровывает. — Мне так жарко, Лизи. Лёд?… Пожалуйста?

Она смотрит на столик у кровати, но там ничего нет. Смотрит через плечо на врача, который привёл её сюда, теперь превратившегося в Рыжеволосого-Мстителя-в-Маске.

— Доктор… — начинает она и внезапно осознаёт, что не может продолжить. — Извините, забыла вашу фамилию.

— Джантзен, миссис Лэндон. И это нормально.

— Можно дать моему мужу немного льда? Он говорит, что ему…

— Да, разумеется. Я сам его принесу. — Врач тут же исчезает за дверью. Лизи понимает, что ему требовался предлог, чтобы оставить их вдвоём.

Скотт снова сжимает её руку.

— Ухожу, — говорит всё тем же едва слышным шёпотом. — Извини. Люблю тебя.

— Скотт, нет! — И резко добавляет: — Лёд! Сейчас будет лёд!

Должно быть, с невероятным усилием (дыхание становится ещё более свистящим) он поднимает руку и гладит её по щеке одним пальцем. Вот тут из глаз Лизи начинают литься слёзы. Она знает, что должна его спросить. Панический голос, который никогда не называет её Лизи, только «маленькая Лизи», этот хранитель секретов, вновь заявляет, что нельзя, нельзя ни о чём спрашивать, но она не собирается его слушать. У каждой семейной пары, за плечами которой многолетняя совместная жизнь, два сердца, светлое и тёмное. И теперь в дело вступает их тёмное сердце.

Она наклоняется ближе, в жар умирающего. До её ноздрей долетает запах «фоуми», пены для бритья, которой он пользовался вчера утром, и шампуня «чайное дерево». Она наклоняется, пока её губы не касаются его горящего уха.

— Иди, Скотт. Доберись до этого долбаного пруда, раз уж без этого нельзя. Если доктор вернётся и найдёт кровать пустой, я что-нибудь придумаю, не важно что, но доберись до пруда и поправься, сделай это, сделай для меня, чёрт побери!

— Не могу, — шепчет он, и кашель заставляет её отпрянуть. Она думает, что этот приступ его убьёт, разорвёт лёгкие в клочья, но каким-то образом ему удаётся взять кашель под контроль. И почему? Да потому что он ещё не всё сказал. Даже здесь, на смертном одре, в палате изолятора, в час ночи, в захолустном городке Кентукки, он намерен сказать то, что должен. — Не… сработает.

— Тогда я пойду с тобой! Просто помоги мне! Скотт качает головой.

— Лежит поперёк тропы… к пруду. Он.

Она сразу понимает, о чём говорит муж. Беспомощно смотрит на стакан с водой, где иногда можно увидеть эту тварь с пегим боком. Там или в зеркале, краем глаза. Всегда глубокой ночью. Всегда, если человек заплутал, или ему больно, или когда первое накладывается на второе. Мальчик Скотта. Длинный мальчик Скотта.

— С… пит. — Странный звук доносится из распадающихся лёгких Скотта. Она думает, что он задыхается, и тянется к кнопке звонка, потом смотрит в его лихорадочно горящие глаза и понимает: он то ли смеётся, то ли пытается смеяться. - Спит на… тропе. Бок… высокий… небо… — Его глаза закатываются к потолку, и она понимает, он пытается сказать, что бок твари высокий, как небо.

Скотт цапает маску на шее, но не может её поднять. Лизи спешит на помощь, накрывает маской рот и нос. Скотт делает несколько вдохов, даёт Лизи знак убрать маску; Она подчиняется, и на какое-то время, может, с минуту, голос Скотта крепнет.

— Отправился в Мальчишечью луну с самолёта. — В его голосе слышится изумление. — Никогда этого не делал. Думал, что упаду, но, как всегда, оказался на холме Нежного сердца. Отправился вновь из кабинки… туалета в аэропорту.

Последний раз… из гримёрки, перед тем как поднялся на сцену. Всё ещё там. Старина Фредди. Всё ещё там. Господи, он даже дал имя этой долбаной твари.

— Не мог дойти до пруда, поэтому съел несколько ягод… они обычно не приносили вреда, но…

Он не может закончить. Она вновь накрывает кислородной маской нос и рот.

— В поздний час, — говорит Лизи, пока он дышит. — В поздний час, не так ли? Ты съел их после захода солнца.

Он кивает.

— Ты думал, что ничего другого сделать нельзя.

Он вновь кивает. Показывает, чтобы она сняла маску.