История Лизи

Но прежде чем Лизи двинулась к берегу, прежде чем поднялась с колен, еще одно воспоминание вспыхнуло у нее в голове, совсем недавнее: перед самым рассветом она проснулась в одной кровати со своей сестрой Амандой и обнаружила, что прошлое и настоящее перемешались. Хуже того, Лизи практически поверила, что рядом с ней лежит не сестра, а ее мертвый муж. И в какой-то степени так оно и было. Потому что, пусть существо это лежало в кровати в ночной рубашке Аманды и говорило ее голосом, произносило оно фразы их секретного семейного языка, которые знал только Скотт.

«Кровь-бул идет к тебе», – сказало существо, с которым она лежала в одной кровати, и точно, пришел Черный принц инкунков и достал из пакета ее собственный консервный нож.

«Он придет из-за пурпура. Ты уже нашла три первые станции. Еще несколько, и ты получишь приз».

И какой приз пообещало ей существо, лежавшее в кровати? Напиток. Она предположила – «коку» или «Ар-си», призы Пола, но теперь знала, что речь шла совсем о другом напитке.

Лизи наклонила голову, погрузила избитое лицо в воду, а потом, не позволяя себе думать о том, что делает, дважды быстро глотнула воды. И если стояла она в горячей воде, то в рот попала прохладная, сладкая, освежающая. Она могла бы выпить и больше, но интуиция велела ограничиться двумя глотками. Два – правильное число. Лизи коснулась губ и обнаружила, что раздутость практически сошла на нет. Ее это не удивило.

Не заботясь о сохранении тишины (и не поблагодарив пруд, пока не поблагодарив), Лизи побрела к берегу. Путь этот, похоже, занял целую вечность. Никто уже не ходил по воде, да и на пляже не было ни души. Лизи вроде бы увидела женщину, с которой она говорила, сидящей на одной из скамей, рядом со своей спутницей, но полной уверенности у нее не было. Потому что луна еще не поднялась. Еще какое-то время она смотрела на амфитеатр, взгляд ее зацепился за сидевшую на одном из верхних рядов фигуру, с головой завернутую в кисею. Лунный свет заливал серебром половину фигуры, но тем не менее она поняла: это Скотт, и он наблюдает за ней. И идея эта не показалась ей безумной. Разве не хватило ему воли и силы духа, чтобы прийти к ней, пусть и на несколько мгновений, перед рассветом, когда она лежала в кровати вместе со впавшей в кому сестрой? Так почему у него не могло возникнуть желания что-то сказать напоследок?

Ей захотелось позвать его по имени, пусть это и означало, что она в опасной близости от грани, которая отделяла нормальную психику от безумия. Уже открыла рот, а вода с мокрых волос текла в глаза, вызывая жжение. До нее донесся едва слышный звон колокольчика Чаки.

И вот тут Скотт заговорил с ней в последний раз:

– Лизи.

Бесконечно нежный этот голос. Звал ее по имени, звал домой.

– Маленькая…

15

– Лизи, – говорит он. – Любимая.

Он в кресле-качалке, а она сидит на холодном полу, но дрожит как раз он. Лизи внезапно вспоминает слова бабушки Ди: «Боится и дрожит в темноте», – и тут же понимает, что ему просто холодно, потому что желтый афган остался в Мальчишечьей луне. И это еще не все. Вся гребаная комната напоминает холодильник. Тут и раньше было более чем прохладно, а теперь воцарился мороз. Да и свет выключился.

Прекратилось мерное гудение отопительного котла, в окне с морозной корочкой на стекле она видит только яркие цвета северного сияния. Фонарь во дворе Галлоуэев погас. «Поломка в системе подачи электроэнергии», – думает Лизи, но нет, телевизор работает. Парни из Анарена, штат Техас, болтаются в бильярдной, и скоро они поедут в Мексику, а когда вернутся, Сэм Лев уже умрет, его завернут в кисею, и он будет сидеть на одной из этих каменных скамей, выходящих на п…

– Странно, – говорит Скотт. Зубы у него стучат, но она все равно слышит замешательство в его голосе. – Я не включал этот чертов фильм, потому что боялся, что он может тебя разбудить, Лизи. И потом…

Она знает, что это так – когда она пришла сюда и нашла его в кресле-качалке, телевизор не работал, но сейчас у нее куда более важный вопрос:

– Скотт, он может последовать за нами?

– Нет, крошка, – отвечает Скотт. – Не сможет, если не уловил как следует твой запах или не сосредоточился на тво… – Он замолкает. Потому что его, похоже, больше интересует фильм. – Опять же, «Джамбалайя» в этом эпизоде не звучит. Я смотрел «Последний киносеанс» раз пятьдесят и считаю, что, за исключением «Гражданина Кейна»[100], это лучший фильм всех времен, но в эпизоде в бильярдной «Джамбалайя» никогда не звучала. Там поет Хэнк Уильямс, все так, но «Ко-Лайгу», песню об индейском вожде. А если телевизор и видеомагнитофон работают, то где гребаный свет?