Я попятился в угол комнаты, свернулся там калачиком и заплакал. Наверное, уснул на какое-то время, точно не знаю, но когда поднял голову, увидел, что в комнате светлее, солнце высоко, и подумал, что время приближается к полудню. То есть прошло семь часов или около того. Вот тогда я в первый раз попытался взять моего отца в Мальчишечью луну – и не смог. Я подумал, что сначала мне нужно что-нибудь съесть, но и после еды не смог. Тогда я подумал, что все получится, если я приму ванну и смою с себя его кровь, а также наведу в доме хоть какой-то порядок, но все равно не смог. Я пытался и пытался. Снова и снова. Думаю, два дня. Иногда я смотрел на него, завернутого в одеяло, и заставлял себя верить, что он говорит: «Продолжай, Скут, сучий ты сын, у тебя получится», как в какой-нибудь истории. Я пытался, потом прибирался в доме, снова пытался, что-нибудь съедал и пытался сытым. Я вычистил весь дом! От чердака до подвала! Однажды отправился в Мальчишечью луну сам, чтобы доказать самому себе, что не потерял этой способности. Перенесся туда, но не смог взять своего отца. Я так старалься, Лизи.
Несколько пустых строк. В самом низу последней страницы он написал: «Некоторые вещи – как якорь Лизи ты помнишь?»
– Я помню, Скотт, – прошептала она. – И твой отец был одним из таких якорей, не так ли? – прошептала, гадая, сколько дней и ночей? Сколько дней и ночей провел Скотт рядом с трупом Эндрю «Спарки» Лэндона, прежде чем прервал добровольное заточение и пригласил войти окружающий мир. Гадая, как он все это выдержал, не сойдя с ума раз и навсегда.
На обратной стороне листа тоже было что-то написано. Она перевернула его и увидела, что Скотт ответил на один из ее вопросов.
Пять дней я старалься. Наконец сдался и, завернутого в одеяло, оттащил его к сухому колодцу. А когда дождь со снегом снова прекратились, пошел в «Мюли» и сказал: «Мой отец взял моего старшего брата, и, я думаю, они ушли и оставили меня». Они отвезли меня к шерифу округа, толстому старику по фамилии Гослинг, а тот определил меня в приют, и я остался, как говорили, «на иждивении округа». Насколько мне известно, Гослинг был единственным копом, который заезжал к нам в дом, но что с того? Мой отец однажды сказал: «Шериф Гослинг не может найти собственную заднюю дырку после того, как просрется».
Далее шел пропуск, а потом снова текст (последние строки послания ее мужа), и Лизи видела, какие ему приходилось прикладывать усилия, чтобы остаться собой, остаться взрослым. «Эти усилия он предпринимал ради меня», – думала она. Нет,
Любимая! Если тебе понадобится якорь, чтобы удержаться за свое место в мире, не в Мальчишечьей луне, а в нашем общем мире, воспользуйся африканом. Ты знаешь, как переправить его назад. Целую… как минимум тысячу раз.
Скотт.
P.S. Все по-прежнему. Я тебя люблю.