Читаем История Лотты полностью

Белая ночь... А была б она тёмная,

Можно и свечку зажечь, постучать:

«Вот вам огонь!» Или с глупыми совами,

страшно пугая его, закричать:

«Угу-угу! Иду-иду...»


***


Однажды я видела голое тело...

Не страшное, но неприятно –

Столько волос на ногах, на груди!

А «то самое место» не рассмотрела.

...Он спал на кровати матуси,

и я поспешила уйти...

Но мой господин Литератор

Совсем не такой! Не такой!

Он – самый лучший! Он самый...

А вдруг он такой?!


***

...Эта дверь приоткрыта настолько,

Чтоб не скрипнула, если войду...

Я – вхожу...


Кружится комната, кружится мир –

Я на руках моего господина!

Как хорошо на широкой груди,

Мне так спокойно, так радостно-дивно...


«Мой цветочек, мой лучший подарок!

Ты пришла, моё хрупкое счастье?

В лён зароюсь лицом, задохнусь я

В этой свежести трав непорочных!»


Это мне? Это мне говорит милый голос?


«Моё зёрнышко, я истомлён ожиданьем,

Когда ты соизволишь взойти-снизойти

До меня. Суламифь, мы смешаем дыханье

В поцелуях. Приляг на уютной груди,

Если хочешь, моя драгоценная. Ночи...

Этой ночи бесстрастной нет дела до нас.

Позабудь обо всём. Я люблю тебя. Очень!»

(В губы, в шею, в солёные лужицы глаз –

Поцелуи...)


Что летит? Это птица? Нет, просто рубашка

Полетела далё-о-о-ко.

И пусть. Улетай!

Я в ладонях по яблоку прячу.

«Ромашка,

Пожалей и не жадничай, дай же мне. Дай!»


Руки, плечи, поцелуи... Всюду, всюду! Жарко...

Боль!

Мой любимый, мне не больно! (Больно! Больно. Больно...)

Ой!

Суламифь, цветок мой! Лоттааааа!!!

Ты рычишь: «Мой ангел!»


...Твой?..


Остановились мельничные крылья

И сердце успокоилось моё.

Тук-тук – люблю, тук-тук – тебя мой милый.

Послушай сердце, как оно поёт...


Я те-бя лю-блюблюблю!

Смеётся ласково в ответ:

«Усни, мой соловей,

А я посторожу.

Сейчас мне не до сна...»


В эту вмятину, что на подушке

Я щекой попадаю. Твой запах –

Мой любимый. Я так его знаю,

Как знает собака, чем пахнет хозяин.

Вот и я – твой щенок-водолаз.

Засыпаю ресницы слипаются.

...Спите, правый и левый мой глаз,

Это взрослая жизнь начинается...


Обрывок письма,

найденный меж страниц дневника Лотты




«… min van, var det jag som klagade over tristess i den lilla fjord? Glom det! Nu ar det fyra pa morgonen och i min sang sover en angel. En angel, som jag inte bara berovade oskulden, men, tydligen, hennes ode ocksa... det ar inte trakigt, och jag skams inte, men det ar inte roligt heller. Det enda jag vill just nu – att var hemma i Stockholm, dar anglarna ar ur mode for lange sedan. Din V.»


(... друг мой, я ли жаловался тебе на скуку в этом маленьком фьорде? Забудь! Сейчас 4 часа утра, в моей постели спит ангел. Ангел, которого я лишил не только невинности, но, видимо, и судьбы... Мне не скучно, не стыдно, но и не весело. Единственное, чего я сейчас хочу – оказаться сию минуту у тебя, в Стокгольме, где ангелы давно вышли из моды. Твой В.)


***


Дни за днями летели. Мы часто бродили,

Даже в дождь, между лодок, сетей, или в скалы

Забирались. Бессонно желали, любили,

Зачастую без слов. Мы так славно молчали.

Дни за днями летели, летели, летели...

Я всё крепче тебя оплетала руками.

Ты вздыхал: «Успокойся!» – Скучая в постели.

Ундервуд вдруг очнулся и клацнул зубами,

Бил в бумагу тревогу мою: скоро осень.

Скоро всем разлетаться – и листьям, и птицам,

И любовникам тоже. Он так барабанил,

Что от этого можно рассудка лишиться!


***


...Мама, мамочка! Я угасаю.

Здесь так холодно. Эта беретка...

В ней перо той совы. Птица злая

«Проугукала» милое лето!

Он уехал. А как, я не помню.

Села в лодку и волны считала

Поударно и, кажется, море

Потянулось ко мне.


...я упала...

...Мама, мамочка! Ты не поверишь,

До чего же я старая стала.

Я жива, но когда мимо двери

Прохожу, то...

…я очень устала.


***


Что ты грустишь, мой фьорд?

Будет последний поезд

К югу тащить двух Лотт,

Даже не беспокоясь,

Что из двоих одна

Мёртвая, а другая –

В жизнь за стеклом окна

Смотрит, ещё не зная:

Шансов на сотню сто –

«...рюмка, кроватка, стол...»



P.S.: Лотта, прощай!


Бляди в чёрном, за органом грач,

Бенефис у ксёндза, Матка Боска

Слушает художественный плач,

А тапёр терзает папироску


От желанья выкурить и спать.

Снимок в гроб – ты с шариком, в беретке.

Это всё. Там снова можешь стать

Лоттой – очарованной нимфеткой.


Висла ни тепла, ни холодна,

Висла отдаёт, когда захочет

Вещи, лодки, мёртвых... Просишь? На!


..дверь толкнуть, и впустит нас замочек

В комнату, где загорал Христос

На кресте, раскинувшись удобно.

Если солнце было, то лилось

Строго на него... Христос не сноб, но

Как-то на взаимность не пошел,

Может быть и слышал, но не слушал.

Лотта, Лотта, белый порошок

Делает богов к молитвам глуше,

Хоть они и так не очень, чтоб...


Только Висла видит поединок

Тишины с молитвой и озноб

Бледных тел таких вот «магдалинок».


Бляди в чёрном, за органом грач,

Бенефис у ксёндза...


– Помнишь Лотту?

– Кажется... Беретка, тихий плач,

И про верность жалобное что-то...


Послесловие


Перейти на страницу:

Все книги серии docking the mad dog представляет

Диагнозы
Диагнозы

"С каждым всполохом, с каждым заревом я хочу начинаться заново, я хочу просыпаться заново ярким грифелем по листам, для чего нам иначе, странница, если дальше нас не останется, если после утянет пальцами бесконечная чистота?" (с). Оксана Кесслерчасто задаёт нелегкие вопросы. В некоторых стихотворениях почти шокирует удивительной открытостью и незащищённостью, в лирике никогда не боится показаться слабой, не примеряет чужую роль и чужие эмоции. Нет театральности - уж если летит чашка в стену, то обязательно взаправду и вдребезги. Потому что кто-то "играет в стихи", а у Оксаны - реальные эмоции, будто случайно записанные именно в такой форме. Без стремления что-то сгладить и смягчить, ибо поэзия вторична и является только попыткой вербализировать, облечь в слова настоящие сакральные чувства и мысли. Не упускайте шанс познакомиться с этим удивительным автором. Николай Мурашов (docking the mad dog)

Оксана Кесслер

Поэзия / Стихи и поэзия

Похожие книги

Полет Жирафа
Полет Жирафа

Феликс Кривин — давно признанный мастер сатирической миниатюры. Настолько признанный, что в современной «Антологии Сатиры и Юмора России XX века» ему отведён 18-й том (Москва, 2005). Почему не первый (или хотя бы третий!) — проблема хронологии. (Не подумайте невзначай, что помешала злосчастная пятая графа в анкете!).Наш человек пробился даже в Москве. Даже при том, что сатириков не любят повсеместно. Даже таких гуманных, как наш. Даже на расстоянии. А живёт он от Москвы далековато — в Израиле, но издавать свои книги предпочитает на исторической родине — в Ужгороде, где у него репутация сатирика № 1.На берегу Ужа (речка) он произрастал как юморист, оттачивая своё мастерство, позаимствованное у древнего Эзопа-баснописца. Отсюда по редакциям журналов и газет бывшего Советского Союза пулял свои сатиры — короткие и ещё короче, в стихах и прозе, юморные и саркастические, слегка грустные и смешные до слёз — но всегда мудрые и поучительные. Здесь к нему пришла заслуженная слава и всесоюзная популярность. И не только! Его читали на польском, словацком, хорватском, венгерском, немецком, английском, болгарском, финском, эстонском, латышском, армянском, испанском, чешском языках. А ещё на иврите, хинди, пенджаби, на тамильском и даже на экзотическом эсперанто! И это тот случай, когда славы было так много, что она, словно дрожжевое тесто, покинула пределы кабинета автора по улице Льва Толстого и заполонила собою весь Ужгород, наградив его репутацией одного из форпостов юмора.

Феликс Давидович Кривин

Поэзия / Проза / Юмор / Юмористическая проза / Современная проза