История магии и оккультизма

Точно так же и судьи с чистой совестью давали обвиняемым лживые клятвы. Суля им свободу, они — скромно умалчивая об этом — подразумевали освобождение от уз бренной плоти, а обещая построить новый дом, имели в виду не что иное как костер. Такие обещания считались благодетельными, и прибегать к ним рекомендовали самые высокообразованные и знаменитые юристы. Жан Боден, перу которого, между прочим, принадлежит великолепный трактат «Шесть книг о республике», в другой своей книге, «О демономании ведьм», писал, что «лгать во спасение невинных жизней — добродетельно, необходимо и достойно похвалы, а говорить правду, которая может уничтожить их, — предосудительно».

3. Царство дьявола

«Отрицать ведьмовство — это, в сущности, отрицать Библию»

Джон Уэсли

До тех пор, пока демоны оставались второстепенными духами, какими их рисовали неоплатоники, для Церкви они были неопасны. Но с пришествием средневекового Сатаны ситуация коренным образом изменилась. Сатана тоже был единым, как и Бог. Разработав концепцию Сатаны — единого дьявола, — теологи сделали христианство уязвимым. Теперь ему угрожал древний дуализм. Дьявол становился все сильнее и сильнее; он требовал своей доли, положенной ему в согласии с решением Небес. Он воцарился на земле и пронизал собою всю природу. И теперь каждый предмет «мира сего» внушал если не страх, то, по меньшей мере, подозрения. Сатана стал личностью, но еще важнее чем эта личность — будь она уродлива или прекрасна, грозна или благодетельна, — была осязаемая реальность его существования и его власть. И с этой властью многие готовы были смириться.

В эпоху, когда «черная смерть» истребляла целые города, царство Сатаны на земле казалось незыблемым, и мощь его подрывала авторитет Церкви. Теологи хотели безраздельно властвовать над христианским миром… но собственными руками сотворили себе соперника. Многие простолюдины поняли это и остались этим довольны. Конечно, Церкви до некоторой степени удалось объединить все сословия. Господин и слуга вместе пели псалмы в замковой часовне и вместе склоняли головы, когда священник поднимал гостию. Но беспорядки, охватившие всю Европу, и с каждым годом усиливающийся гнет высших классов приводили крестьян в отчаяние.* Им приходилось гнуть спины не только на благородных господ, но и на монахов, и в наши дни трудно даже представить себе, сколь невыносимо тяжким было их существование. Средневековые крестьяне знали, что в открытых бунтах проку мало. Церковные власти рука об руку со светскими жестоко подавляли все восстания.

И отчаявшийся крестьянин искал прибежище в мечтах. Он взывал к старым богам, которые отошли в тень, но все еще жили некой таинственной жизнью, как, например, гномы, населявшие недра благодатной земли. Правда, они стали очень маленькими и некрасивыми, но приносили огромную пользу. Эти крошечные труженики были добры к простым людям с такими же мозолистыми руками и грубой обветренной кожей, как у них самих. А в деревьях и ручьях обитали красавицы-феи — куда более могущественные и прекрасные, чем надменные хозяйки замков, которые хохотали, слушая мужнины рассказы о том, какие издевательства приходится терпеть крестьянкам от своих благоверных.

Ранние бунты показали: простой народ в массе своей настолько недоволен Церковью, что многие готовы отдать жизнь в борьбе за перемены. И тогда Государство и Церковь объединили силы для защиты сформировавшегося уклада. Мятежи были подавлены — но жажда перемен не угасла. Недаром чудесное преображение стало главным мотивом народных сказок: тыква превращается в карету, лохмотья — в драгоценный наряд, грубые лепешки — в изысканные яства.* Старая ведьма-людоедка живет в домике из леденцов и печенья. Кто же она, как не друидесса былых времен — та, что обитала в святилище посреди густого леса и вершила обряды человеческих жертвоприношений, та, которой приносили в дар самую лучшую пищу?

В обличье сказки сохранилась древняя вера. Крестьяне упорно цеплялись за подобные образы, хотя священник и твердил им, что все это — бесовские наваждения. Старые боги куда больше устраивали простолюдина, чем новый Бог, слуги которого были так жестоки, — Бог, символом которого были кровопролитие и страдания. Одна ведьма сообщила Пьеру де Ланкру, что у дьявола два лица: одно — как у всех людей, а второе — на затылке. «Точь-в-точь, как представляют бога Януса», — добавляет этот образованный юрист, и он совершенно прав. Другая ведьма утверждала, что ее демонический возлюбленный выглядит в точности как козел, но с лицом человека. И это был не кто иной как древний Пан.