История магии и суеверий от древности до наших дней

Чисто интеллектуальные явления отличаются от только что упомянутых лишь тем, что они не требуют для себя никакого особого физического снаряда. Явления эти состоят или в письме, или в речи, сообразно с чем медиумы делятся на пишущих и говорящих. Пишущие медиумы, конечно, нуждаются в каком-нибудь пишущем инструменте, например карандаше, с помощью которого духи получают возможность сообщать свои мысли; но, беря в руку этот инструмент, они не требуют уже никаких других особых вспомогательных средств – этим именно проявления их медиумизма отличаются от физико-интеллектуальных медиумических явлений. Легко убедиться, что при этих условиях для получения бессознательного письма требуется значительно большее развитие медиумизма. Лишь немногие в состоянии довольно долгое время удерживать в покое планшетку, когда на нее положены их руки; карандаш же обыкновенно не начинает писать, если его спокойно держать в руке. Различие это объясняется тем, что, когда рука должна скользить по куску бумаги, ей приходится преодолевать значительное сопротивление от трения; колесики же планшетки делают это сопротивление настолько ничтожным, что снаряд приходит в движение даже от самого легкого сотрясения. Настоящие пишущие и говорящие медиумы находятся обыкновенно, если не всегда, в своеобразном экстатическом состоянии транса. Такое состояние далеко не так часто у медиумов, которые делают сообщения через стук столов и тому подобные физические явления; отсюда следует, что для этого рода явлений достаточно меньшее развитие медиумизма. Дело в том, что если во время сеансов медиум впадает в состояние транса, то в этом склонны видеть признаки высокого развития его медиумической силы. Но, познакомившись с различными, более или менее развитыми медиумами, я пришел к тому заключению, что транс совсем не представляет собой строго определенного состояния. Существуют, напротив, всевозможные степени его, и самые низшие из них часто бывает всего труднее констатировать. Надо, однако, признать, что действительные пишущие и говорящие медиумы обыкновенно проявляют более ясные признаки транса, чем упомянутые физические медиумы. Значение этой разницы будет ближе разобрано в последней части этой книги.

Теперь мы рассмотрим обычный характер сообщений, получаемых тем или другим способом, будет ли это через стук стола или через планшетку, через письмо или речь. Во всех случаях я делаю строгое различие между тем, что я видел, и тем, что обыкновенно рассказывают. Именно тогда, как спиритические журналы полны известий о «сообщениях со стороны духов», которые, если только они вообще верны, могут быть объяснены лишь вмешательством высших сил, я лично был настолько несчастлив, что никогда не испытывал ничего подобного. В моем присутствии никогда не получалось ясных ответов на какой-либо вопрос, если, по крайней мере, хоть один из участников сеанса не мог сам отвечать на него. При этом медиумы никогда не могли дать более того, что не превышало их познаний или степень их образования. И все-таки могут получаться вещи весьма замечательные; я приведу ряд разнообразных примеров.

В течение довольно долгого времени я экспериментировал с тремя женщинами-медиумами, двумя финками и немкой, госпожой Г. Последняя уехала. В следующий за тем сеанс обе финки сели за планшетку и спросили: «Думает ли госпожа Г. о нас?» Ответ, написанный большими отчетливыми буквами, гласил: «infidele» (изменница). Такой ответ возбудил в медиумах большую печаль, и они спросили тогда: «Почему она изменница?» Ответ: «amour et autre amitie» (любовь и другая дружба). Тогда вмешался я и спросил: «Почему ты говоришь по-французски?» В ответ получилось: «Paris» (Париж). Когда я вслух прочел это слово, медиумы вдруг вспомнили: «Ах да! Ведь как раз сейчас госпожа Г. должна быть в Париже». Ни одна из них не думала об этом раньше, во всяком случае, таково было их заявление, и я считаю его вполне вероятным. Ведь даже если бы они думали об этом, у них все же не было никакого основания давать ответы на французском языке; родной язык их самих или госпожи Г. все-таки был бы уместнее, а обе дамы свободно говорили и писали на всех трех языках.

Один медиум-мужчина, живо интересовавшийся политикой, сидя на сеансе 20 марта 1893 года у планшетки рядом с одной из вышеупомянутых женщин, задал вопрос: «Получим ли мы в этом году финансовый закон?» Ответ воспроизведен в натуральную величину на приложенной фигуре. Пусть читатель решает, обозначает ли он ja (дат. «да») или nei (дат. «нет»). По гениальной двусмысленности этот графический фокус не уступает, как кажется, знаменитым изречениям греческих оракулов.