В западной Украйне, в Княжестве Литовском продолжались гонения за веру. Князь Радзивил отнимал монастыри у Православных; отдавал их Униатам; не допускали хоронить людей Греко-российского исповедания по Христианскому обычаю. Государь писал к Королю, требовал удовлетворения; Король ничего не мог сделать против воли Республики. Самусь, раздраженный Поляками, занял Богуслав, Корсунь, Немиров, Бердичев; Палий взял Белу Церковь; крестьяне вооружились на Поляков, им обещана была свобода; Жиды и шляхта были вырезаны. Август 11-й жаловался Петру. Государь приказал Самусю и Палию положить оружие и возвратить крепости и города, ими у Польши отнятые; но, ожесточенные Поляками, они не повиновались в этом случае «Царю Христианскому Восточному Православному, которому были и до того и после того покорны и сердцем преданы. Занятый Шведами, Государь не мог обратить на это особенного внимания; Король принужден был ходатайствовать у Мазепы, послал ему орден Белаго Орла, и в письме к нему называл себя верным его другом.
Тогда случилось происшествие, по видимому, ничтожное, но которое могло изменить судьбу Гетмана, и даже отнять у него все средства к будущим подвигам: это ссора его с родным дядею Государя, со Львом Кирилловичем Нарышкиным.
У Нарышкина была карлица, Малороссиянка; она бежала на Украйну; Боярин вообразил, что ее переманил Гетман, и послал Ляпунова разведать о ней в Батурине. Между тем до Мазепы дошел слух, что Нарышкин станет ему мстить и употребит все усилия, чтоб лишить его Гетманства; тотчас Мазепа обратился к Головину: «избавь меня от его милости Льва Кирилловича, который всячески поносит бедную честь мою Гетманскую, за упрямицу карлицу.» Клялся, что боится ропоту народного, и потому не может отобрать ее от родственников; уверял, что она в родстве с многими знатными козаками в Конотопской сотне; но просил прислать людей, взять ее от имени Нарышкина, и обещал не посылать за нею погони. Карлицу возвратили Боярину; Канцлер примирил его с Гетманом.
И он снова обратился к Государю с просьбами, чтоб позволено было участвовать и ему в войне; чтоб ненавистный для него Шереметев не один пожинал лавры, и потом не хвастался бы перед ним. Государь в ответ подарил ему четыре села и пять деревень, в которых было четыреста девяносто пять дворов и тысяча восемьсот семьдесят душ, что составляло в Севском уезде Крупецкую волость. А Головин к нему писал: «о желании твоем, моего благодетеля, рушиться в поход своею особою, известно уже Государю; он велел сказать тебе, что для твоей особы довольно и Украинского дела. Поручив тебе оберегать эту страну, Государь доказал, как он полагается на твою верность и усердие.» Слух, что Шереметев берет город за городом, что уже завоевал он всю Лифляндию, был нестерпим для Гетмана. С какою целью Петр удерживал его в Малороссии? По какой причине он не хотел видеть его на поле битвы главным предводителем всех козацких полков? Нет сомнения, что Государь, всегда откровенный, отнюдь не подозрительный, искренно свои причины объявлял; что он действительно боялся или впаденья врагов в Малороссию, или внутренних волнений в народе, в котором еще не уверился, и на которого от времени до времени ему сам Гетман клеветал. Но чтобы могло быть, если б властолюбивый, пылкий в старости, родство, дружбу, отчизну презирающий, платящий местью за благодеяния, Гетман прославился на поле брани? Что, если бы привлек он сердца козаков, которые его ненавидели? Вероятно, он на Гетманстве не остановился б. И тогда сколько изменений в судьбах Поляков, ІІІведов, Россиян! Но не выиграла бы и Украйна….
Бунт Запорожцев призвал Гетмана к тридцатитысячному Украинскому войску, расположенному в окрестностях Киева. Полторы тысячи Запорожцев, взяв войсковые клейноды и несколько пушек, переплыли Днепр у Койдака, раззорили селитренные заводы у Орели и Самары, не послушали увещаний Кошевого, принудили его быть и впредь Кошевым, и наконец собрались ворваться в города Малороссийские; но, узнав о приближении Гетмана, отправились на соляные промыслы.
В надежде на особенную Царскую благодарность за сохранение спокойствия в Малороссии, Мазепа уже отдыхал. У него было ввиду счастье идти па войну. И действительно он получил повеление выступить в Апреле; но как горько ошибался он: ему указано быть, под начальством Короля Польского. Мы сказали выше, что от времени до времени, Гетман клеветал на Малороссиян. Ныне, чтоб не быть вторым, чтоб не унизиться до повиновения Августу, он прибегнул к клевете на соотчичей. Уверял Петра, что не только в Сечи Запорожской, в полках Городовых и Компанейских, но даже и в самых близких к нему людях, не находит ни верности, ни сердечного желания быть Царскими подданными; что шаткость их ясно видит и точно знает; и потому-то не смеет быть с ними строгим и взыскательным, но обходится ласково и снисходительно; навлекая особенное подозрение на Искру и Миклашевского, он спрашивал, как быть ему с Самусем и с Палием? ласкать ли их? переписываться ли с ними? или прекратить все сношения, как с врагами Августа?