История Манон Леско и кавалера де Грие

Поужинав с таким удовольствием, какого я никогда не испытывал, я отправился, чтоб выполнить наш план. Мне тем легче все было устроить что, располагая завтра воротиться к отцу, я уже уложился. Мне не представило никакого труда приказать перенести мой чемодан и заказать почтовую коляску к пяти часам утра, – время, когда отворяли городские ворота; но я встретил препятствие, на которое не рассчитывал и которое чуть было не разрушило вполне моего намерения.

Хотя Тибергий был всего тремя годами старше меня, он был юноша зрелый по уму и вполне порядочного поведения. Он любил меня с чрезвычайной нежностью. Простой вид такой хорошенькой девушки, как m-lle Манон, услужливость, с какой я провожал ее, и старательность, с какой я удалил его, желая от него отделаться, – породили в нем некоторое подозрение относительно моей любви. Он не посмел воротиться в гостиницу, где меня оставил, из страха оскорбить меня своим возвращением: но он поджидал меня на моей квартире, где я его и застал, хотя уже было десять часов вечера. Его присутствие огорчило меня. Он легко заметил, что оно меня стесняет.

Я уверен, – откровенно сказал он, – что вы задумали нечто, что желаете скрыть от меня. Я вижу это по вашему лицу.

Я довольно резко отвечал ему, что вовсе не обязан давать ему отчет в своих намерениях.

Нет, – отвечал он, – но вы всегда обходились со мной, как со своим другом, а это предполагает известное доверие и откровенность.

Он так сильно и так долго настаивал, чтоб я сообщил ему свою тайну, что я, никогда ничего не скрывавший он него, вполне сознался ему в своей страсти. Он принял мое признание с таким видимым неудовольствием, что я содрогнулся. Я особенно раскаивался в неосторожности, с которой открыл ему о намерении бежать. Он сказал мне, что он вполне мой друг, а потому воспротивится этому насколько может; что он сначала представит мне все, способное, по его мнению, заставить меня уклониться от своего намерения; но что если я и затем, не откажусь от этого несчастного решения, то он известит лиц, которые, наверное, сумеют задержать меня. Он сделал мне на этот счет серьезное увещание, длившееся более четверти часа, и заключил его угрозой донести на меня, если я не дам ему слова вести себя благоразумнее и умнее.

Я был в отчаянии, что выдал себя так некстати. Но любовь в течение двух-трех часов чрезвычайно расширила мою сообразительность, и, вспомнив, что я не сказал ему о том, что завтра же хочу привести в исполнение мое намерение, я вздумал обмануть его при помощи двусмысленности.

– Тибергий, – сказал я, – я до сих пор думал, что вы мой друг, и желал испытать вас этим признанием. Правда, я влюблён; я вас не обманул; но что касается моего бегства, то на такое дело нельзя решиться наудачу. Зайдите завтра за мною в девять часов; если будет можно, я покажу вам мою возлюбленную, и вы рассудите, достойна ли она, чтоб ради нее отважиться на такой поступок.

Он ушел, сделав тысячу заверений в своей дружбе. Ночь я употребил на то, чтоб привести в порядок свои дела, и на рассвете отправился в гостиницу к m-lle Леско; она уже ждала меня. Она сидела у окна, выходившего на улицу; таким образом, увидев меня, она сама отворила мне дверь. Мы вышли без шума. У нее не было другой клади, кроме белья, которое я понес сам. Коляска уже была готова; мы тотчас же выехали из города.

Впоследствии я расскажу, как поступил Тибергий, заметив, что я обманул его. Его привязанность ко мне от того не охладела. Вы увидите, до какой степени она доходила, и что мне приходится проливать слезы, вспоминая, какова была его всегдашняя награда.

Мы до того торопились, что к ночи приехали в Сен-Дени. Я скакал верхом подле коляски, и мы могли разговаривать только, когда переменяли лошадей; но когда мы увидели, что до Парижа так близко, т. е. что мы почти в безопасности, то решились отдохнуть, потому что ничего не ели с самого выезда из Амьена. Какую страсть я ни чувствовал к Манон, она сумела убедить меня, что ее страсть ко мне нисколько ни меньше. Мы были так мало сдержаны в ласках, что у нас не хватало терпения дождаться, пока мы останемся одни. Почтари и содержатели гостиниц с изумлением поглядывали на нас, и я заметил, что они удивлялись, видя, что двое детей наших лет любят друг друга с такою горячностью.

Намерение наше обвенчаться было забыто в Сен-Дени; мы преступили законы церкви и, не подумав о том, стали супругами. Я, будучи по природе; нежен и постоянен, наверное был бы счастлив всю жизнь, если б Манон осталась мне верна. Чем больше я ее узнавал, тем более увлекательных качеств открывал я в ней. Ее ум, ее сердце, ее нежность и красота образовали такие крепкие и прелестные оковы, что я полагал все мое счастье в том, чтоб не освободиться от них. Ужасная перемена! то, что довело меня до отчаяния, могло составить мое блаженство! Я стал несчастнейшим из людей именно благодаря тому самому постоянству, от чего мог ждать самой сладкой доли и самой совершенной награды за любовь.