Читаем История Масуда. 1030-1041 полностью

Совсем иначе понимал смысл и задачи бытописания Абу-л-Фазл Бейхаки. «В прочих историях, — замечает он, сопоставляя свой труд с аналогичными сочинениями других авторов, — нет такой пространности, ибо они смотрят на события проще и упоминают лишь небольшую их часть». Существовавшая в ту пору историография перестала удовлетворять Абу-л-Фазла и он, нарушая привычный канон, внес в нее ряд новшеств, которые сразу же доставили его труду превосходство над произведениями старых хронистов. Тем не менее, он все же оставался сыном своего века: превозмочь целиком исстари сложившуюся в историографии традицию он не мог. В сохранившейся части его «Истории», посвященной правлению султана Мас'уда, центральной фигурой от начала до конца является названный султан в окружении ближайших советников и высших государственных чиновников. Но и тут есть черта, которая отличает нашего автора от обычного типа придворного летописца, пишущего приукрашенную историю своего повелителя ради прославления его, в чаянии получить за то награду побогаче. Абу-л-Фазл заинтересован, как будто, больше в том, чтобы труд его сделался достоянием грядущих поколений, чем его современников. «Цель моя заключается не в том, — пишет он, — чтобы рассказать людям нашей поры о жизни султана Мас'уда; они его видели и осведомлены... Моя цель состоит в том, чтобы написать достойную летопись и возвести величественное здание, так чтобы воспоминание о нем сохранилось до скончания веков».

В книге Бейхаки уже нет сухой регистрации примечательных фактов редкими, бесцветными мазками, как у предыдущих хронистов, а есть насыщенный множеством деталей и подробностей красочный рассказ о них. Он хорошо сознает действенность индивидуальных черт человеческого характера и необходимость изображения их в историческом рассказе. Персонажи его книги уже не безжизненные манекены, носящие известные имена, титулы и звания и неведомо почему совершающие те или иные поступки. У него все главные действующие лица, кто в большей, кто в меньшей мере, выступают наделенные присущими им слабостями, страстями и добродетелями и потому предстают перед нами как живые люди. Абу-л-Фазл понимает и значимость мелких, на первый взгляд, незначительных фактов и обстоятельств, которые в известный момент могут послужить непосредственным поводом и толчком к крупным, исторически назревшим событиям.

Абу-л-Фазл Бейхаки в общей сложности провел около 25 лет на службе в государственном секретариате или иначе посольском диване (диван-и рисалат), занимая последовательно должность помощника начальника и затем главы этого учреждения. Служба в этой «сокровищнице тайн», как тогда секретариат называли в обществе, естественно, ставила его в положение полной осведомленности в вопросах внутренней и внешней политики первых Газневидов. Все важные государственные документы, в том числе дипломатические, секретная шифрованная переписка со своими послами, с наместниками в оккупированных областях и с тайными и явными информаторами проходила через его руки. «Я сам переписывал набело послания к халифу, к туркестанским ханам и окрестным князьям, сам расшифровывал тайнопись», — замечает он с гордостью. Это значит, что ему поручали окончательную литературную обработку и переписывание набело каллиграфически, что считалось большим искусством, черновые наброски документов, составленных его начальником и ментором Абу Насром Мишканом, и что он делал переводы тайнописи для доклада султану. Редко какому историографу выпадала возможность быть столь осведомленным о положении государственных дел как Абу-л-Фазлу, для которого не было особых причин сознательно искажать сообщаемые факты.

Значительное количество сведений, помещенных в «Истории Мас'уда», — это рассказы упомянутого Абу Насра Мишкана. Трудно «было бы найти более компетентный источник для освещения периода прошлого царствования и оставшихся для Абу-л-Фазла неизвестными фактов поры правления Мас'уда. Других своих устных информаторов он выбирал из числа свидетелей, на которых мог положиться. Называя их по имени, он рекомендует их с лучшей стороны в смысле достоверности показаний. «Как же я примусь за благословенную пору этого государя, ежели не удастся раздобыть те сведения; ведь будет обман, коль скоро они будут измышлены», — пишет Бейхаки, собираясь повествовать о детстве и юности Мас'уда. «Нелепо было бы писать что-либо похожее на неправду»... — говорит он в другом месте. Это придает его труду значение исключительно добросовестного, надежного и авторитетного источника, почему на него часто ссылались историки последующих веков, иногда цитируя его без указания имени автора. Пользуясь трудом Абу-л-Фазла Бейхаки в настоящее время, можно исправить немало ошибок и неточностей, допущенных более поздними хронистами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги
Эрос за китайской стеной
Эрос за китайской стеной

«Китайский эрос» представляет собой явление, редкое в мировой и беспрецедентное в отечественной литературе. В этом научно художественном сборнике, подготовленном высококвалифицированными синологами, всесторонне освещена сексуальная теория и практика традиционного Китая. Основу книги составляют тщательно сделанные, научно прокомментированные и богато иллюстрированные переводы важнейших эротологических трактатов и классических образцов эротической прозы Срединного государства, сопровождаемые серией статей о проблемах пола, любви и секса в китайской философии, религиозной мысли, обыденном сознании, художественной литературе и изобразительном искусстве. Чрезвычайно рационалистичные представления древних китайцев о половых отношениях вытекают из религиозно-философского понимания мира как арены борьбы женской (инь) и мужской (ян) силы и ориентированы в конечном счете не на наслаждение, а на достижение здоровья и долголетия с помощью весьма изощренных сексуальных приемов.

Дмитрий Николаевич Воскресенский , Ланьлинский насмешник , Мэнчу Лин , Пу Сунлин , Фэн Мэнлун

Семейные отношения, секс / Древневосточная литература / Романы / Образовательная литература / Эро литература / Древние книги