История мировой культуры

Искусство навсегда останется юностью человечества. «Как в старости человек вспоминает свою юность и справляет праздники воспоминания, так и отношение человечества к искусству будет скоро трогательным воспоминанием о радостях юности», – писал столь нравящийся молодежи Ф. Ницше (Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое // Соч.: В 2 т. М., 1996. Т. 1. С. 357). Противопоставляя Диониса и Аполлона, Ницше считал, что искусство как аполлоновское рождается из первоначального хаоса дионисийства. Этот первобытный хаос мистичен. Поскольку мистика лежит в основе духовной культуры, можно сказать, что в основе всех отраслей культуры лежит исходный хаос. Источником искусства, по Ницше, являются два бога – Аполлон и Дионис, красота и хаос. Красота появляется из хаоса и создает произведение искусства. Говоря о двух мирах искусства, различных в их глубочайшем существе, Ницше нащупывает историческое место искусства между мистикой Диониса и мифологией Аполлона. Искусство идет от Диониса к Аполлону. Для того чтобы мистическое начало искусства не разрушило индивида, требуется, по Ницше, гармония Диониса и Аполлона, называемая им предустановленной гармонией. Говоря о взаимодействии Диониса и Аполлона в создании искусства, Ницше в мифологической оболочке представил процесс вырастания образов из мистики.

В мистике образ тождествен предмету. По закону сопричастности наскальные рисунки пронзенных стрелами диких животных появились потому, что первобытные охотники верили в то, что такие изображения воплотятся в жизнь на охоте. Связь данных изображений с местами захоронений позволяет также предполагать, что доисторические рисунки в пещерах должны были активизировать магические силы, обеспечивающие удачную охоту покойника. Такая гипотеза подтверждается анализом искусства Древнего Египта, которое было преимущественно магическим. Лишь затем постепенно выясняется, что образ не тождествен предмету. Искусство выросло из мистической веры, себя не оправдавшей. Это становится ясно, и отказ от собственности выступает как плата за создание искусства.

Психологическую неудовлетворенность человека выставляет в качестве предпосылки развития искусства З. Фрейд. «Художник – это первоначально человек, отвращающийся от действительности, потому что он не в состоянии примириться с требуемым ею отказом от удовлетворения влечений; он открывает простор своим эгоистическим и честолюбивым замыслам в области фантазии. Однако из этого мира фантазий он находит обратный путь в реальность, преобразуя, благодаря своим особым дарованиям, свои фантазии в новый вид действительности, который принимается человечеством как ценное отображение реальности» (Фрейд З. Основные психологические теории в психоанализе. М.; Пг., 1923. С. 87–88).

В какой мере можно здесь говорить о жертве? В человеке формируется образ предмета как психологическая компенсация за невозможность владеть им как собственностью. Через какое‑то время человек осознает, что образ не дает ему, вопреки мистическому закону сопричастности, реального владения предметом. Нарисованное блюдо не насыщает, и в нарисованном доме не укрыться от холода. Если человек отказывается от стремления к обладанию собственностью и продолжает творить, наслаждаясь образами самими по себе, то этот момент есть точка перехода от главенства мистики к лидирующей роли искусства.

Искусство с присущей ему образностью противопоставляет себя потребительскому отношению к действительности, материальному вообще в пользу непрактического, созерцательного наслаждения красотой. «Красота спасет мир», потому что заставляет отказаться от эгоизма собственности, силы вещизма, разделяющей людей. В этом смысле можно сказать, что отказ от собственности после возникновения института частного владения ею – главная жертва художника. Здесь мы находимся в области догадок, потому что практически ничего не известно о времени возникновения искусства. По-видимому, оно потрясло основы общества. В дальнейшей истории искусства мы видим даже слишком много частных жертв, восходящих к главной.

В искусстве кристаллизируются образы, возникшие из мистической ориентации первобытного человека. В процессе развития языка и мышления они превращаются в мифы, связывающие более или менее логично мир повседневного опыта с миром сверъестественных сил, который в мифе не менее реален, чем чувственный мир.

В выходящем из мистики мифологическом искусстве много сокрытого специально, чтобы профаны не проникли в тайники народного духа. «Женщины и непосвященные знают только их букву, тогда как их глубокий смысл и мистическая сила, на которой основана вся действенность их мифов, открыты лишь мужчинам, которые считаются достаточно квалифицированными для того чтобы быть в них посвященными, чтобы их сохранять и передавать, чтобы выполнить те тайные церемонии, которые с ними связаны» (Леви-Брюль Л. Первобытная мифология. М., 1930. С. 265).