История мировой литературы. Древний Ближний Восток

Мардук, речи богов услышав,
Сердцем задумал искусное сделать,
Уста открыл он и молвит Эйе,
Что в сердце задумал, в уме замыслил:
«Кровь соберу я, скреплю костями,
Создам существо, назову человеком.
Воистину я сотворю человеков.
Пусть богам послужат, чтоб те отдохнули». [50]

Показательно, что, замысливая создание особого существа в помощь богам, Мардук произносит слово, которое точнее переводится как «дикое существо», «дикарь»[485]. Тем самым подчеркивается кардинальное отличие человека от божества и близость первого животному миру. В отличие от Библии, где сказано, что «сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его» (Быт 1:27), и где под «образом Божьим» в человеке понимается его сознание, его особый духовный мир, его бессмертная душа («разумная душа» – нешама), в вавилонской поэме не возникает об этом даже речи. Точнее, особое божественное начало человек получит, однако оно никак не связано с Духом Божьим, но лишь с кровью божества (см. ниже). Еще одно разительное отличие от библейской антропогонии (и сходство с шумерскими антропогоническими сказаниями): человек создается для того, чтобы взять на себя бремя тяжкой работы богов-Ануннаков.

Итак, Мардук замысливает создание человека, но осуществить этот замысел должен Эйя (как в шумерской мифологии, где Эйя осуществлял замысленное и промолвленное Энлилем). При этом именно Эйя дает совет, откуда взять кровь для создания человека: «Да будет выбран один из братства, // Он да погибнет – люди возникнут! // Великие боги пусть соберутся – // Один – виновник, отпущение – прочим!» [50]. Таким образом, боги должны выбрать своего рода «козла отпущения» – бога, который погибнет, но даст жизнь людям (своеобразный мотив жертвы во имя людей, но отнюдь не добровольной и отнюдь не искупительной). Совершенно понятно, почему выбор – по совету Владыки (Мардука) – падает на Кингу: «…Это кто замыслил сраженье, // Взбаламутил Тиамат, устроил битву? // Да будет схвачен устроивший битву, // Его покараю, вы ж мирно живите!» [50]. Боги тут же одобряют это решение и приводят связанного Кингу к Эйе:

Связали его, притащили его, кровь излили.
Людей сотворил он на этой крови,
Дал им бремя божье, богам же – отдых.
Как Эйа, мудрейший, род людской создал,
Возложил на него божье бремя!
Непостижимо для разума это деянье —
По замыслу Мардука Нуддимуд исполнил! [51]

Показательно, что именно в вавилонской поэме своеобразно корректируется, трансформируется общеближневосточный антропогонический миф: человек связывается не только с «землей», «почвой», «глиной» (ср. более раннюю редакцию перевода В. К. Афанасьевой: «Свяжу я кровью остов из глины, // Слеплю существо, назову Человеком»[486]), но и с кровью убитого божества – возможно, в попытке объяснить, почему слово «человек» в семитских языках связано не только со словом «земля», но и с корнем «быть красным», а значит – и с цветом крови. Такую же связь мы обнаруживаем в библейском иврите, в библейском именовании человека – Адам, точнее – адам, ибо в первых главах Книги Бытия это не имя собственное, но нарицательное для обозначения человека вообще. Известный ассириолог и гебраист И. М. Дьяконов пишет: «Уже давно замечено, что ’ādām “человек” соотносится с ’ădāmāh “земля, почва” (<*’adam-at-) таким же образом, как лат. homo соотносится с лат. humus “почва”. Это, конечно, связано с мифом о сотворении человека из праха земли. Надо заметить, однако, что *’adam-at– означало первоначально не любую почву, а только красную землю, от корня ’dm “быть красным”»[487]. Исследователь также полагает, что «сотворение “красного” Адама из красной земли – это сюжет, восходящий к досемитским, а именно к общеафразийским, временам»[488]. В вавилонском антропогоническом мифе, как в египетском и шумерском, подчеркнуты физическая, конкретная рукотворность человека (Мардук лепит его из глины, смешанной с кровью убитого Кингу), а также подсобный, подручный характер сотворяемого существа:

Людей сотворил он на этой крови,
Дал им бремя божье, богам же – отдых.
Как Эйа, мудрейший, род людской создал,
Возложил на него божье бремя! [51]