– Ладно, продолжайте. Итак, вы листали книгу про этого архитектора. А что было потом?
– Я увидел, как Светлана вышла из своей комнаты, а потом вернулась.
– Зачем она выходила?
– Не знаю.
– У вас нет предположений?
– Она ходила в туалет.
– Откуда вы знаете.
– Предполагаю.
– Хммм. Понятно. А Фериху вы видели?
– Нет. Я, в общем-то, такую даже не знаю.
– Ну, а если бы знали?
– В смысле?
– Ладно. Светлана больше не выходила?
– Нет, насколько я помню, не выходила.
– Что значит – насколько я помню?
– Возможно, она вышла после того, как я ушел.
Допрос мне ужасно надоел, но показать свое недовольство права у меня не было. За этим занятием – вопросами, ответами и фразами, обращенными к секретарше «Пиши, пиши!» – прошел примерно час. Прокурор не только задавал мне вопросы, но и объяснял секретарше, как записывать мои ответы, а также диктовал их ей, немного меняя их, словно я был не в состоянии нормально рассказывать. Я не возражал, так как смысл он не менял. У меня было только одно желание: как можно скорее добраться до дома и насладиться покоем и отдыхом в тишине среди книг, которые шуметь не умеют.
Хвала Аллаху, все наконец закончилось. Вежливо кивнув на прощание прокурору, я удалился. Было ясно, что Светлане грозят серьезные неприятности.
Время шло к полудню, когда я вышел из прокуратуры. Желудок напомнил мне, что я не успел позавтракать. Я направился было к закусочной, перед которой на улице стояло несколько простых деревянных столиков, и тут увидел свою журналистку. Девушка сидела за одним из столиков кафе с тремя молодыми людьми. Они ели бублики-симиты и прихлебывали чай из пузатых стаканчиков-армудов. Моя знакомая со смехом о чем-то рассказывала приятелям, с аппетитом жуя симит.
Она заметила меня почти сразу; поначалу на ее лице отразилась растерянность, затем она встала, подошла ко мне и протянула руку. На этот раз она была в узкой черной юбке и серой блузке с коротким рукавом. Она спросила, что я здесь делаю, хотя прокуратура находилась напротив кафе. Я рассказал о допросе.
– Н-да… – задумчиво протянула она. – Светлану отправили в Уголовный суд. Так что теперь болееменее ясно, кто преступник.
Было понятно, она неплохо разбирается в юридической терминологии. Что сказать в ответ, я не знал. Наступило молчание. Девушка махнула в сторону приятелей: «Это мои коллеги по газете. Мы приехали, чтобы наблюдать за тем, как идет процесс».
– Замечательно! – отозвался я.
– Посидите с нами немного?
Я извинился и сказал, что хотел бы поехать домой.
– Ну, естественно, – согласилась она. – Ваши книги давно вас не видели и по вам соскучились.
Она вновь перешла на «вы», но вот я переходить на «вы» не собирался.
– Конечно, соскучились. Я тоже по ним соскучился.
– А еще мы забыли Кербероса.
Я утвердительно кивнул.
– Да, и
Ей явно хотелось поговорить. Ну а мне все это надоело, я кивнул девушке и отправился восвояси. Свою развалюху я припарковал на одной из улочек рядом с прокуратурой. Не успел я дойти до машины, как рядом с моим отражением на лобовом стекле отразилась и моя журналистка. Она стояла за спиной. Я повернулся и увидел странное выражение на ее лице. То ли страдание, то ли неловкость, то ли еще какое другое сильное чувство терзало ее – я не понял. Мы оба молчали. Наконец я спросил, что ей нужно; неужели ей так любопытно знать, что сказал мне прокурор.
– Нет! – еле слышно проговорила она.
Меня осенило:
– Так ты историю о Мехмеде дослушать хочешь? Что же сразу не сказала?
Она утвердительно кивнула:
– Да, я хочу знать, что произошло с вашим братом. Что значит самая красивая в мире женщина? У вас есть ее фотография?
– Ну тогда прошу в машину, – сказал я. – Я продолжу рассказ. Но прежде мне нужно заехать к Хатидже-ханым, справиться о здоровье ее сына Мухаррема.
К моему удивлению, она не стала спорить, тут же побежала к своим приятелям, сказала им что-то и, схватив свою сумку, вернулась.
Когда мы доехали до Хатидже-ханым, девушке захотелось подождать меня в машине. Однако в сад вышла сама хозяйка, увидела мою спутницу и сказала, что без айрана никуда нас не отпустит. Возражать ей было совершенно невозможно.
На удивление, в этот раз дома был и муж Хатидже-ханым, который обычно в это время дня сидел в кофейне. Этот человек никогда в своей жизни не работал, скажем так, по-настоящему: на стройке или клерком в конторе. Тем не менее у него были свои обязанности: он собирал хворост в лесу, ухаживал за курятником, кормил птиц, собирал яйца, следил за собственными посадками в саду – короче говоря, отвечал за хозяйство и пропитание. Иногда он нанимался в дома стамбульцев ухаживать за садом, а в помощь на подрезку деревьев брал с собой сына Мухаррема. Он был улыбчивым человеком с ясным лицом, весь в своего отца, тоже Мухаррема, переселенца из Болгарии. Год назад старик тихо скончался от старости и был похоронен на деревенском кладбище. Внука назвали в честь деда. Помимо старшего Мухаррема, в семье было еще двое детей – девочка и мальчик. В отличие от своего брата, они родились совершенно нормальными.