История моего моря

Это случилось тогда, когда мы ловили банду черных копателей, они договорились с контрабандистами и сбывали награбленное из курганов и забытых святилищ чуди прямиком за кордон, оживив древний путь к холодным морям. Раньше при нашем появлении местные мужики, освоившие этот промысел от вечного безденежья и отсутствия какой либо работы, сразу бросали мешки с хабаром и пытались смыться, с глаз долой. Но в этот раз все пошло не так. Когда мы с двумя младшими лейтенантами ворвались в охотничью избушку, где предположительно находилось четверо граждан мужеского пол – жителей Покчи, подозреваемые в незаконной добыче предметов представляющих особую историко-культурную ценность, мужики достали ружья и одно из них разрядили в меня. Я не чувствовал боли, только падение вниз, а потом туман, из которого пробивался поток яркого белого света. Этот свет не жег, просто ощущение тепла и белизны. Я протянул к свету руки, и он, коснувшись кончиков моих пальцев начал растекаться по всему телу. Я хотел раствориться в этом свете, но голос в моей голове сказал, что я должен вернуться назад. А я не хотел назад… А голос сказал: «У тебя там жена и двое детей, один из которых еще не рожден». Я кивнул, хотел повернуться, но не смог, потому что понял, что это – Бог. И тогда просто открыл глаза. Это была уже больница, полгода, я восстанавливал свое простреленное легкое. Мне удалось восстановиться на службе. Но, все изменилось.

Все меняется, когда… Ты должен знать…

– Что? – спрашиваю я.

– Все, улыбается дядя Коля. – Когда знаешь, все уже не страшно.

* * *

Некоторых людей я вижу как цифру. Если бы меня спросили, как цифра дядя Коля, я бы не задумываясь, сказал, что – четыре.

Четыре стороны – квадрат, самая устойчивая геометрическая фигура, число стен у дома 4, про четверку я знаю мало, может, потому что она как фундамент, скрепы или закон, пока не рассыпалось, об этом и не думаешь…

9. Сны про Леху

Иногда во сне, я разговариваю с одним своим старым другом…

– Как дела…? – всегда начинает он наш разговор.

– Если не загадывать далеко, – отвечаю я, – То, мне сейчас хорошо…

Мы обсуждаем все, что произошло за годы после нашей последней с ним встречи, смеемся, грустим – молча, иногда выпиваем дешевого коньяку, все также, молча, разливая янтарную маслянистую влагу по крутобоким бокалам, потом, материмся, ругаем власть, обсуждаем достоинства женщин и их недостатки, которые для смирения мужской гордыни принято назвать изюминками.

Почему мы не встречаемся наяву?

Потому, что он умер, умер давно, и на тот свет не звонят и не пишут электронных писем. Но все же, иногда, я пишу ему письма… Говорят, это сейчас стало модно, мейнстрим – новое веяние, этакий современный декаданс – «Письма мертвому другу».

* * *

Здравствуй Леха, – пишу я, мысленно макая стальной наконечник пера в синюю тушь. – Будешь смеяться, но мне без тебя плохо. Нет, я вовсе не ною, просто – плохо понимаю, что происходит вокруг, от этого, я теряюсь и долго не могу найтись. Я знаю, ты бы сказал: Все фигня, Кирюха, – и был бы, наверное, прав. Человек в своем потенциале вполне автономен как атомный ледоход и пусть весь мир катится к черту, ты был таким, а я плыву в своей лодке без весел, ветер в лицо превращается в ураган, а мне просто интересно, куда теперь занесет, и я улыбаюсь, хоть хочется плакать. Я смеюсь…

Ты бы спросил: Что творится, Кирюха?

А я бы сказал, что: твариться…

Кажется, ты бы снова сказал, что: Фигня Кирюха, прорвемся… А я бы, вспомнил о Брате, своем, и том, что любил Наутилус и пропал где-то в горах под лавиной невыполненных обещаний. И мы бы, прорвались…, я знаю, вдвоем. Пусть мир меняется, мы живем в том, что творим. Потому, что каждый выбирает рубашку, в которой живет, а рождается голым.

* * *

Может быть, и ты напишешь мне пару строчек, я буду ждать, твоего письма друг.

* * *

Но Леха мне никогда не писал…

* * *

В детстве, мне казалось, что Леха, похож на большого ежа, такой же колючий взгляд и отношение к окружающему миру. Бежит – шуршит, закрылся – свернулся клубочком – колючки наружу. Открылся, и сразу улыбка, как выстрел, острая, отчаянно чистая такая, потому что, настоящая.

Волосы у Лехи – вечно дыбом стоят, коротко стрижены, серые, глаза как будто проткнули небо, когда оно старалось уснуть.

Мой Леха, почти никогда не унывал, хотя жил в замухленной общаге на краю лога, вместе с матерью и без отца, в маленькой комнатке, с туалетом на этаже и общественным душем, где из ржавого крана текла всегда только холодная вода в любое время года. А Леха улыбался и придумывал наш сегодняшний день, как будто он Бог этого дня.

– Сегодня мы будем строить штаб, привезут раненых партизан, нас обложили полицаи, сдаваться не будем…!.

Я счастливо ржу. Нам по двенадцать, мы все еще дети, хотя начинаем задумываться, зачем на этом свете нужны девчонки.

Завтра, мы ищем клад в заброшенном доме, со скрипучими прогнившими полами и частично обвалившейся крышей.