История моего моря

Ровно в девять вечера в дверях бара появились худой высокий господин с презрительной улыбкой, кажется навсегда прилипшей к его костлявому лицу, почему то он больше был похож на типичного англосакса. Лощенный, выглаженный, ухоженный, но совершенно не выразительный, с ним похожая на шар – рыжая хохотушка лет сорока, которая, ни на секунду не замолкала, все трогала, рассматривала и улыбалась, протягивая каждому свою веснушчатую пухлую ладошку.

Наш хозяин, его Тень и Директор бара, вместе с сестрой завхозом всячески обхаживали презрительного господина, и мне велели исполнять каждое из его пожеланий.

Лед, произнес он по-немецки: Eis.

Я и бросился выколачивать лед из морозильной камеры.

А когда принес чашку со льдом, услышал в ответ его: найн. Которое, слышал за этот вечер еще двадцать раз.

Когда гости сели подписывать договор, за стол вместе с Хозяином бойко бухнулась хохотушка. А чванливый господин, встал с ней рядом, сказав на чистом русском, что он – адвокат.

Я тогда рассмеялся, разглядывая в одну секунду вытянувшиеся лица «моих командиров».

Было за полночь, меня оставили убирать оставшийся кавардак, и все разъехались, довольные удачной сделкой. Я убирал до часа ночи, а потом отправился домой, общественный транспорт уже не ходил.

Благо дом мой был не так далеко, всего пять или шесть остановок на трамвае, если бы эти красные звери ходили и ночью. Сыпал ласковый снег, спрятав яркие зимние звезды, я шел погруженный в полную тишину и безлюдье, думая, что все это похоже на сон. Я – снюсь. Шагая сквозь сон, я протопал три остановки, и оказался у Северной дамбы, там, где начиналось старое кладбище. Здесь мне не повезло. Из частного сектора выпорхнула стайка шпанки, лет пятнадцати – шестнадцати – самый отмороженный возраст. Так говорил дядя Коля, полжизни проработав в милиции, начав участковым. Я сунул руку в карман, и достал нож-бабочку – подарок старого друга, раскрутил и пару раз перекинул лезвие, так, что оно блеснуло в свете одинокого уличного фонаря. Шпанка перешла на другую сторону дороги. А я продолжая держать руку в кармане, походкой матроса проследовал дальше. Тогда на дамбе не было света. И пройдя половину пути, я услышал шаги за спиной. Я решил, что мне показалось, но спустя еще пять минут подъема в гору, снова: топ-топ. Я остановился и долго минут десять смотрел назад, в сгустившуюся тьму. Никого. Потом снова: топ-топ. Но, я уже больше не оглядывался. Дошел потихоньку до дома, через Цирк, где в окнах домов горели одинокие огоньки, мимо ДК Ленина, который печально посмотрел мне в спину и, через парк, мимо стадиона Молот. Там – в обитаемом мире, не было места мертвым шагам. Может быть, это был мой ангел хранитель, мой страх, а может быть смерть, до сих пор я гадаю, хотя не желаю знать точно…

16. До сих пор я гадаю, хотя не желаю знать точно…

«для чего мы живем…» В первый раз я задумался об этом, когда мне стукнуло лет двенадцать или тринадцать, точно не помню. Помню только, то, что тогда не мог заснуть целую ночь, все думал, ворочался, а к утру отрубился, захваченный и унесенный в бескрайние степи покоя здоровым жеребячьим сном… И к тому моменту, когда проснулся, обо всем забыл. И не вспоминал очень долго, просто жил.

* * *

Я долго жил очень просто. Помню, нашу с ребятами поездку в старый – полузаброшенный дом Медведя, который он гордо именовал своей дачей или берлогой. Эта развалина находилась где-то в глуши, четыре часа на электричке, пять км пешком по бескрайним полям махрово – желтой сурепки, благоухающей пряно, кружащей голову с приятным жгучим привкусом на кончике языка. Мы шли по пояс раздетые по бесконечному желтому морю, ветер ворошил наши волосы, приятно обдувая лицо, солнце жгло, оставляя красные шрамы на открытых участках тела, похожие на поцелуи. Еще пару часов мы проторчали на остановке – монолитной выщербленной осенними ветрами, сделанной из блоков бетона и от этого похожей на вражеский дот или линию обороны в далеком южном городе Севастополе. Мы ждали автобус, и вот, когда уже разуверились, что автобусы ходят в этой глуши, вдалеке запылил старый пазик. Он притормозил прямо напротив остановки, и впустил нас в свое пропыленное и затертое временем чрево. Полчаса пути, поля и изумрудные леса на горизонте с обеих сторон дороги, остановка, никаких знаков или строений, просто место, где наш автобус остановился. Полчаса в гору, долина реки и ржавый навесной мост с прогнившими кое-где оторванными досками настила, он гордо воспарил метрах в трех – четырех над быстрой водой. Когда втроем, мы шли мосту, его шатало от ветра, я хватался за ржавые колючие тросы, стараясь глядеть только под ноги, и облегченно выдохнул, только, когда настил под ногами закончился, и ноги мои коснулись земли. – Земля!!!! – закричал я, дурачась, как будто сидел в гнезде, на мачте какого ни будь парусного корабля, и после месяца качки и нескончаемых штормовых вахт – склянка за склянкой, вдруг вдали, на самой линии горизонта, увидел свой берег – свою родную Землю…

* * *