История моей юности

Но я угадывал дорогу: еще совсем недавно, несколько дней назад, по ней ездил на хутор Бугровский. Значит, думал я, мы займем позицию где-то здесь, недалеко.

И не ошибся. В полночь мы подошли к хутору Бугровскому и, подавшись от него на километр влево, рассыпались в цепь — метра на два-три друг от друга.

Нам приказали рыть окопы. А мы не знали даже, какими они должны быть, эти окопы, и вырыли себе такие ямы, что они походили на огромные погреба.

Расхаживая по линии «окопов», командир роты Порасюк, бывший прапорщик, портной из станицы Котовской, беззлобно ругал нас:

— Ну на кой черт вы такие погреба порыли?.. Что в них слонов, что ли, засаливать?

Два дня мы осваивались, обживались на своих позициях, привыкали к обстановке.

Погода стояла чудесная, ночи бывали дивные. Нам, молодежи, такая привольная жизнь на свежем воздухе была по душе. Лунными светлыми ночами мы собирались у чьего-нибудь окопа и под аккомпанемент гармонии, на которой играл Алексей Марушкин, пели песни.

Было полное затишье. Белые не показывались. Мы бездельничали, много спали, балагурили, играли в чехарду, бились в карты.

В основном состав нашей роты был хороший — хлеборобы-казаки и иногородние: жестянщики, портные, сапожники. Все труженики, народ честный, степенный. Но в семье не без урода. Были среди нас и искатели приключений, хулиганы, насильники. Хоть и мало, но все-таки были. Они-то и марали нашу честь красных воинов. Они не брезговали заглянуть в сундук к казачке, утащить что-нибудь, могли залезть в погреб или кладовую, могли и надсмеяться над какой-нибудь девушкой или молодой женщиной.

В нашей роте было несколько таких дебоширов во главе с заводилами Буздалиным, Тарарухиным и Гробовым. Все они были молодые парни лет по восемнадцати.

Нередко, истомившись от безделья, эти отпетые головушки подбирали себе соответствующую компанию и отправлялись через реку на соседний хутор Черкасский в «разведку», как они утверждали.

Там они пропадали весь день. Возвращались с «разведки» они уже к вечеру, веселые, возбужденные, с ведрами, доверху наполненными свежими ароматными кусками сот, и мешками яблок.

Начинался пир. К моему удивлению, в нем принимали участие и некоторые из тех, кто неодобрительно относился к поведению Буздалина и его товарищей.

Командир роты пробовал увещевать мародеров. Но это ни к чему не приводило. И так пока все безнаказанно сходило им.

Однажды ранним утром со стороны станицы заухали пушки. Снаряды взрывались между нашими окопами.

Мы, как сурки, забились в свои ямы. Белогвардейцы обстреливали нас целый день. К вечеру канонада затихла. Большинство из нас были еще не обстреляны, а поэтому артиллерийская бомбардировка действовала угнетающе…

Вот с этого-то дня и началась беспокойная жизнь. Теперь почти ежедневно белые обстреливали из пушек наши окопы. На гребне окопалась белогвардейская пехота, поливавшая нас ружейным и пулеметным свинцовым дождем.

Наши пушки тоже обстреливали их.

* * *

Как-то командир роты послал нас, пятерых красноармейцев — меня, братьев Марушкиных и Андрея Земцова под начальством отделенного командира, нашего же хуторянина Павла Разливаева, в разведку на вторую половину хутора Бугровского, занятого белогвардейцами.

Нам было приказано выяснить, есть ли там еще белые или ушли. В последнее время они что-то не подавали никаких признаков жизни.

Разливаев участвовал в первой мировой войне. Был он маленького роста, довольно-таки тщедушного телосложения, но верткий и ловкий и производил впечатление отважного, решительного человека.

Поэтому в разведку мы с ним пошли охотно. Шли налегке. Кроме маленьких, точно игрушечных, японских карабинов да десятка по два патронов, в карманах у нас ничего не было.

Карабины наши были наготове, пальцы лежали на спусковых крючках. В любое мгновение мы могли открыть огонь.

Все шло благополучно. Продвигались мы вперед успешно. Белых, видимо, в хуторе не было.

В этот предвечерний час вся природа, казалось, истомленная знойным днем, застыла в задумчивом оцепенении, словно к чему-то прислушиваясь. Раздувшимся раскаленным шаром солнце медленно клонилось к закату. Белые, воздушные облака, подернутые розоватым перламутром, не спеша проплывали по ясному, голубому небу. Через провалы облаков косо спадали на землю светлые полосы нежарких солнечных лучей, зажигая багрянцем ярко сверкающие оконца казачьих куреней.

Но где же люди? Где хуторяне? Словно по хутору пробежал смерч и смыл с лица земли все живое…

Задачу свою мы выполнили, надо возвращаться в роту, чтобы доложить ротному командиру о результатах разведки. Вдруг позади нас, как гром, грохнул залп. Над головой взвыли пули.

Все попадали. Залегши за случайными укрытиями, какие только могли оказаться на улице, — камнями, бревнами и канавками, — мы энергично отстреливались от окружившего нас врага.

— Андрей, — тихо сказал Разливаев, — пробирайся вот в тот сад и обстреляй оттуда беляков, — указал он на каменную ограду в противоположной стороне от белых.

Земцов пополз. Мы дружным огнем прикрывали его отход. Устроившись за оградой, он стал оттуда обстреливать противника.