— Думаю, ты имеешь в виду
— Я живу ради горячих дам. Кстати, о твоей маме, она здесь… хочешь поговорить с ней?
— Нет, — быстро ответила Миша, но тут же поморщилась. — То есть, у меня не так много времени, так что, просто передай ей привет. Как у вас дела? Такое ощущение, что я отсутствовала целую жизнь.
—
Когда Мише только предложили эту работу, она попросила отца составить ей компанию. Теперь она не была уверена, рада ли, что он не поехал, или было бы лучше, если бы он присоединился к ней.
— Да-да, я вернусь домой, ты даже и опомниться не успеешь. На следующей неделе мы едем в Стамбул, надеюсь, там мы не пробудем так долго, как в Риме, затем отправимся в Армению, а после — домой, — она снова пробежалась по своему маршруту.
— Какие дали. Майки приедет на эти выходные, не так ли?
— Да, приедет.
Наступила пауза, и она услышала, как отец куда-то идет. Выходит из той комнаты, где был, в другую.
— Вы часто разговариваете в твоей поездке? — спросил он осторожно.
— Э-э, нет, не совсем. На самом деле, я вообще мало что говорю, — честно ответила она.
— Детка, тебе нужно говорить, сказать, что ты хочешь, — мягко посоветовал отец.
— Знаю, папа. Знаю. И мы с ним поговорим.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя и поддерживаю любые твои решения, — заверил он ее.
Миша глубоко вздохнула.
— Правда, папа?
— Конечно, милая.
— Что, если я решу побриться наголо и проколоть нос? — выпалила она, и он засмеялся. — Или что, если я уволюсь с работы и подамся в воздушные гимнасты? Или… что, если я присоединюсь к коммуне, и буду жить сразу с тремя парнями?
Последнее предложение было очень близко к испытанию отцовской любви в отношении ее неосмотрительности.
— Если хочешь выглядеть глупо, это твой личный выбор, для меня это не имеет значения, а цирк я всегда любил, поэтому пришел бы в восторг от твоих выступлений на трапеции. И хотя я не думаю, что ты создана для жизни в коммуне, пока эти мальчики обращаются с тобой правильно, уверен, что смогу к этому привыкнуть, — ответил он на все ее предложения.
Миша сделала еще один глубокий вдох и закрыла глаза. Позволила голове откинуться назад. Позволила лучам заходящего солнца согреть лицо. Позволила мыслям свободно течь, пока отец не спросит, здесь ли она еще.
Интуиция у него была развита превосходно, они были очень близки, и он понимал, что что-то не так. Знал, что что-то происходит. Но Миша поерзала секунду, завела светскую беседу и, в конце концов, уклонилась от разговора. Перед тем, как попрощаться, она чмокнула в микрофон.
В Риме она всегда была занята. Днем — работой, вечерами — с Талем. Так проходили ее дни и ночи. В Позитано свободное время убивало ее. Накануне ночью ее разум и бешено колотящееся сердце не давали уснуть несколько часов. Снова и снова она перебирала в уме то, что скажет Майку. Снова и снова повторяла то, что хотела бы сказать Талю.
И следующая ночь предстояла быть такой же. В городе проходил какой-то фестиваль, но она не собиралась на него идти. Планировала заказать ужин в номер и попытаться найти, чем отвлечься. Может, вырвать себе ногти пинцетом.
В череде телефонных звонков, она попыталась позвонить еще одной подруге, но девушка не ответила, поэтому, когда зазвонил ее мобильный, Миша предположила, что это она. Лежа лицом вниз на кровати, она пыталась задушить себя подушками, поэтому даже не посмотрела на экран, а просто нащупала телефон и поднесла его к уху.
— Сколько у тебя времени? Здесь уже почти полночь, — проворчала она.
—
Миша села так быстро, что ее рука скользнула по подушке, и она потеряла равновесие. Взвизгнув, она рухнула на пол, приземлившись в кучу покрывал. Телефон исчез в складках, и она почти в панике пыталась его отыскать.
— Это реально? — выдохнула она, когда, наконец, снова поднесла сотовый к уху.
— Очень реально, — сказал Таль низким голосом.
С их последнего разговора прошло всего около четырех дней, но казалось, что намного дольше. Ощущалось