История моей любви

— Ну, ничего, не спеша войдешь в курс дела-то… Да, брат, — мечтательно проговорил он, сложив руки на животе, — я ведь тоже когда-то кончал ленинградский институт! Двадцать лет назад… Профессор Тихомиров жив? А старый Юркин? Мы его Тараканом звали. Из-за усов. Они у него были рыжие, шевелились… А потом восемнадцать лет на пристанях, больше года тут… Я сам сибиряк-то, коренной, из чалдонов, слышал?

— Мы в порт пойдем?

Из-за воротничка кителя смешно торчал платок. С кем только жизнь не столкнет!

Вошли в порт. Реки не было видно, ее закрывали высокие деревянные склады. Где-то рядом шумели моторы, пыхтел паровоз, тяжело пятились, подъезжая к складу, зеленые грузовики, и женский пронзительный голос отчаянно звал:

— Витька-а-а-а!..

Из кабинета Власюка будто на другую планету попали! Успевай разворачивайся! Женщина орет, что-нибудь случилось, а он даже ухом не ведет.

Власюк, не оборачиваясь, спокойно сказал:

— Крановый участок имеет две группы кранов: портальные и плавучие-то. Этот участок и дает основную переработку. Точнее — должен давать. Над каждой группой механик. На портальных — Дубовик Сидор Дмитрич, на плавучих — Батавин Петр Ильич. Механики хорошие-то… — он остановился и с явным усилием сказал: — Но разные. К Дубовику тебе подход придется найти, а Батавин… беспокойный очень. У меня спрашивай, если что…

Из-за угла склада быстро вышел тоненький, невысокий человек и, подергивая плечом, будто все поправляя китель, как-то боком пошел к нам.

— Пулин — техника безопасности. Контужен на фронте, — негромко сказал Власюк и неожиданно сердито спросил у Пулина: — Ну?

— Афанасий Васильевич, до каких же пор это будет продолжаться! — не поздоровавшись, горячо и быстро заговорил Пулин, поминутно облизывая сохнущие губы. — И Дубовику сто раз напоминал! Сегодня ночью опять ураганный ветер был, а он краны на рельсах захватами не крепит. Угонит их!

— Не волнуйся, не угонит-то, — неторопливо проговорил Власюк, все не останавливаясь. — Вот познакомься. Теперь к нему обращайся, он хозяин.

Власюк, довольно улыбаясь, ускорил шаг. Я обернулся: Пулин хмуро смотрел нам вслед, дергалось его плечо.

На причальной стенке стояли четыре портальных крана, чистеньких, аккуратненьких, выкрашенных одинаково в серый цвет. Что ни говори, а здорово такой техникой командовать! Красавцы! Левые ажурные ноги порталов — у самой воды, правые — метрах в десяти на берегу. На порталах, на высоте третьего этажа, поворотные кабины кранов, застекленные, как дачные веранды. А над ними — уходящие в небо решетчатые стрелы с «гуськами» на концах. Из-за кромки стенки высовываются каюты двух барж, белый капитанский мостик и красно-черная труба буксира. На берегу снуют люди, под порталы осторожно въезжает состав товарных вагонов, сбоку, тяжело урча, идут грузовики. Кто-то свистит, с парохода кричат в блестящую медную воронку, а высоко над головой, завывая моторами и легко поворачиваясь, мерно проносятся стрелы кранов.

Кто здесь начальник? Кауров Павел Степанович!..

Власюк стоял, широко расставив кривые ноги, глубоко дыша. Блестящие глаза его с любовью и радостью оглядывали реку, небо, краны, людей. Он улыбался, и лицо его было добрым, ласковым… Ничего, с этим дядюкой можно жить!

— Мне ведь предлагали Ленинград, — сказал я, — да я давно хочу в Сибирск. Вообще в Сибирь! Работнуть по-настоящему!

— Правильно, парень. Ох, как это правильно-то! — ответил Власюк. — Только… больше всего бойся остановиться, отстать. Потом, ох, как тяжело догонять-то! А краны-то, краны, а? Игрушка! Дубовик — большой хозяин! Увидит железяку — так и тащит к себе, как деревенский кулак! Тут тебе говорить будут всякое про него, так ты никому не верь, а своими глазами смотри. И вообще с ним… поосторожнее, повнимательнее. Главное — работа у него в порядке. И заменить его некем-то, — неожиданно добавил он.

Шли по самой кромке стенки. Внизу, метрах в трех, тихонько, успокоенно плескалась вода. Власюк шагал быстро, привычно, будто по дороге.

В кабине одного крана на ходу вдруг раскрылась дверь, и в ней показалась высокая девушка в голубой футболке с закатанными рукавами и ярком платочке на вьющихся мелкими кольцами, как у ребенка, иссиня-черных волосах. Показывая обнаженной выше колена стройной ногой куда-то на нос баржи, она насмешливо кричала грузчикам:

— Нос задавили! Воды нахлебаетесь, с носа берите!

А кран в это время поворачивался, груз поднимался.

Здорово! И сама красивая. Скажешь такой: сделай то-то, а она только засмеется. Черт его знает, вот и начальствуй…

— Здорово работает, — сказал я Власюку.

В это время груз проходил над нами, буквально в десяти сантиметрах над головой. Я со страху присел, девушка на кране звонко засмеялась.

Власюк будто не заметил.

— Это Смородина, — сердито сказал он. — Наоборот: плохо! Сигналы не подает, груз берет рывком, блок на стреле поскрипывает, слышишь? Не смазан. Ухарь — бить ее надо.

— Слышу, — на всякий случай сказал я.

У одного из двух неработающих кранов сидел мужичок с птичьим лицом, в выпущенной по-деревенски рубахе и что-то делал со стальным тросом.