История моей любви

— У вас диплом на какую тему был? — спросил Дербенев, по-своему бесцеремонно и холодно глядя на меня.

— Перегрузка апатитового концентрата. Судно — берег. Пневматикой и механическим путем…

— Пневматикой? — недоверчиво переспросил Дербенев. — Ведь концентрат трубы должен съедать.

Я объяснил. Выслушали внимательно и молча, и Батавин тотчас же спросил у Дербенева:

— Видишь?

— Вижу. Ну, а…

— Удачно приехал, — сказал мне Батавин, положив ладонь на колено: — Начало навигации, с песочком только-только разворачиваемся. Новые краны монтируем, лоботрясов уму-разуму учим, — он растрепал рукой челочку Шилова, тот неожиданно смущенно и хорошо улыбнулся. — С Сибирью, сибиряками нашими познакомишься!

— В волейбол у вас здесь играют? — спросил я.

— Моя слабость, — Батавин улыбнулся. — У Сашки, — он показал на Дербенева, — второй разряд.

— У меня первый…

Ребята с уважением посмотрели на меня.

— Как с жильем? — заботливо спросил Батавин.

— Дали комнату. Белая, как в больнице. Соседи веселые: Яхонтовы.

— А, Витёк! — иронически сказал Дербенев. — Поздравляю!

— Петр Ильич, я бы хотел поскорее в курс дела, как говорится.

— Ты извини, как тебя зовут?

— Павел…

— Давай, Паша, так решим: денек покрутишься с нами на монтаже, пощупаешь кран своими руками, а вечером сядем с тобой на свободе…

— Хорошо, — сказал я и встал; опять получилось смешно: эк ему не терпится! Я снова сел. Все засмеялись.

— Золотой это песочек будет, вот посмотрите, — неожиданно проговорил Дербенев: — Только деньги утопим!..

— Внимание, — сказал Батавин, — началось остро критическое выступление крановщика Дербенева А. Ю.!

— Краны новые — раз! Работа новая — песочек со дна — два! Крановщиков надо доставлять туда и обратно за десять километров? — он посмотрел на Батавина. — Три!..

— Нос подотри! — сказал Шилов, тоже выжидательно глядя на Батавина.

— У нас есть два рода людей, — серьезно проговорил Батавин. — Большинство работает для себя и для всех, сознательно и в конечном итоге на построение коммунизма. А есть еще и такие, которые будто по старинке тянут лямку на хозяина. Труднее осваивать новое? Да, труднее, пока оно новое. Разве я говорил, Саша, что будет легче?

— Песочек-то — идея Петра Ильича, — по-свойски толкнул меня коленкой Шилов; я вдруг почувствовал себя с ними просто и хорошо, будто давно знакомый. Хороший парень!

— А для людей второго рода у нас тоже есть аргумент: чем тяжелее работа — тем-больше платят. Или тебя и это не устраивает?

Петр Ильич как-то необычно строго, как на чужого, взглянул на Дербенева.

— Поживем — увидим! — сказал Дербенев и плюнул за борт.

— Пошли, поработаем! — Батавин встал и улыбнулся мне.

Начали. И Дербенев сразу же спросил у меня, какая длина стрелы, и тут выяснилось, что этакий кран я вижу впервые, так же как и они. Монтировали лебедку. Я, конечно, видел на практике гаечные ключи, разбирал даже велосипед, но кто же из студентов помнит все эти «три восьмых», «шестнадцать на восемнадцать»? Нужен ключ, чтобы затянуть гайку, — самое простое, а какой ключ, как его спросить у ребят?

Дербенев и Шилов только хмыкали, когда я ошибался, Батавин пытался шутить.

Дербенев сказал насмешливо:

— В институте, конечно, рассчитать болт — пожалуйста, а как его завернуть — на это рабочие есть. Верно, Петь?

— У нас вот студентка в квартире живет, — сказал Шилов, — она про книжки только перед экзаменами вспоминает, а так весь год тра-ля-ля!

— Как болт завернуть — это он через пять минут знать будет, а вот ты скажи, как стрелу рассчитать? Сколько она груза выдержать может? — говорил Батавин.

— А я в инженеры и не набиваюсь, — отвечал Дербенев.

И все это при мне!.. А сами работают быстро, ловко; я все руки сбил, чтобы не отстать. Пришлось пиджак и рубашку снять, перемазался, как кочегар…

У нас часто говорят: героизм труда! И вот здесь, в течение какого-нибудь часа, двух, я впервые по-настоящему понял, почувствовал, что это такое, хотя ничего из ряда вон выходящего и не произошло.

Ставили лебедку: собирали воедино на площадке крана систему валов с насаженными на них шестеренками, тормозными шкивами, муфтами. И каждый узел весом в несколько сот килограммов! Почти не разговаривали… Петр Ильич стоял посредине, в майке, с ломом. Шилов, Дербенев и я, тоже заламывая ломами, подводили к подшипникам в талях тяжелые валы. Петр Ильич чуть кивал:

— Так. Еще, еще… Стой! Трави! Тише!..

Рядом со мной были лоснящиеся от пота, запачканные в масле руки, плечи, спины Шилова и Дербенева. Я видел напрягшиеся мускулы, желваки на стиснутых скулах, сосредоточенные, посветлевшие от напряжения глаза… Прерывистое, горячее, поспешное дыхание… Тяжеленный вал плыл между нами… Одно неосторожное движение, даже вздох не вовремя, — и можно остаться без руки, ноги, а то и головы. Но никто будто не замечал этого, будто не догадывался об этом, и в то же время ни одной, даже малейшей, оплошности! И каждое движение рассчитано — ловко, единственно возможно!..