История моей любви

Больше месяца, почти до середины октября, проработала я так хорошо. То есть постоянно (даже на улице или дома) чувствовала: моя жизнь приобрела наконец-то истинный смысл!

Стыдно, но только в восемнадцать лет я поняла по-настоящему, какими же прекрасными людьми были мои отец с мамой: умными, терпеливыми и добрыми!.. И вот так понять их мне, возможно, помогло и то, что каждый день я работала вместе с Беловым, со всей нашей бригадой. А ведь мой отец в главном был точно таким же, как все они.

И до сих пор мне делается тоскливо, только я вспомню, как мы втроем сидим утром на кухне, пьем чай, поглядывая друг на друга, и отец с мамой тихонько рассказывают…

А потом мы все вместе выходили из дому, шли до метро, спускались по эскалатору и — разъезжались в разные стороны.

И опять я оказывалась в нашей бригаде на палубе судна. Опять со мной молчаливым кивком здоровался Белов, насмешливо шутил Патронов; как-то я все-таки назвала его вслух Патом, и к нему сразу же прилипло это прозвище, а сам он неожиданно совсем не обиделся. Весело здоровался со мной Шамогонов, а его черные, как у Борьки, глаза глядели на меня вопросительно и будто с каким-то намеком. Я дважды уже получала от Валерия приглашения в кино, да и почти каждое утро встречал он меня маленьким букетиком цветов. Ни Белов, ни Патронов никак не комментировали происходящего. Потому что и сама я уже взрослая, если работаю на равных с ними, и сама, значит, могу правильно решить, что мне делать. Только вот Антонов — он молчаливый, как и Белов, — смотрел на меня не то испуганно, не то с растерянным восхищением. Букетики я исправно принимала от Шамогонова, вежливо благодарила его, называя Самогоновым, а вот от кино наотрез отказалась: глаза у него были совсем как у Борьки, а мне и одного Залетова на всю мою дальнейшую жизнь хватит!

Очень скоро я перезнакомилась со всеми бригадами на судне, а со сменным инженером Владиславом Самсоновым танцевала целый вечер у нас в клубе. И даже участвовала как-то в спуске корабля на воду: такое до этого я видела только в кино. Участвовала, потому что прыткий оператор кинохроники попросил именно меня разбить о борт бутылку шампанского, мотивируя это моей выдающейся фотогеничностью. Бутылку я разбила, конечно, и в кино потом мы вместе с девчонками из бригады маляров сходили, чтобы совместно посмотреть, что же там получилось, но лицо у меня оказалось по-детски испуганным и радостно-взволнованным. И тогда, значит, я уже правильно понимала, какой это по-настоящему торжественный момент — спуск корабля, завершающий работу тысячного коллектива!

Как-то секретарь нашего цехового комитета комсомола — у нас молодежи больше ста человек — Володя Анисимов в обеденный перерыв подошел ко мне, спросил будто между прочим:

— От скуки, Анка, страдаешь? — Его зоркие быстрые глаза, как обычно, смеялись.

Вся наша бригада во главе с Беловым стояла тут же на палубе строящегося судна, все с улыбками и выжидательно глядели на меня. А я случайно встретилась глазами с Шамогоновым, вспомнила, как еще в первый день нашего знакомства он выбил по глубокому железу палубы несколько тактов чечетки…

— Страдаю, Володенька! Не теряйся, вовлекай в самодеятельность! — И вспомнила, как мама своим сильным голосом любит петь протяжные и грустные народные песни, а мы с отцом, случалось, и подпеваем ей… — Хочешь песню послушать? — спросила у Анисимова и, не ожидая его ответа, звонко затянула в уже стылом воздухе притихшего на обед завода: — «Ой, подруженька моя, ой-ей-ей, страдаю я!.. Ой-ей-ей, страдаю я, обрати внимания!..»

— Вот за этим я к тебе и пришел! — удовлетворенно проговорил Володя. — Значит, так: репетиция сегодня в семь вечера в нашем клубе, а?

— Опасный ты человек, Володя! — сказала я и пояснила: — Тебе девушку уговорить — только глазом моргнуть, а?

— Должность у меня такая! — так же отвечал он, тотчас включаясь в предложенный мною тон. — А в институт не думаешь поступать? — спросил Володя меня уже серьезно.

Я понимала, что вся бригада внимательно слушает наш с ним разговор, поэтому честно ответила:

— Да пока нет… — Вздохнула, пояснила: — Я знаю, конечно, что человек непрерывно должен повышать свой уровень, но мне, Володя, во-первых, надо сначала еще как следует овладеть своей специальностью, а во-вторых, не осознала я еще, в каком именно институте меня ждут-то, — и спросила его доверительно, даже под руку взяла, заглянула в самые глаза: — Понимаешь?

— Еще как понимаю, — все так же отвечал он мне и, продолжая ту же игру, горестно потряс головой, снова спросил: — Это правда, что ты к пьяницам и хулиганам ненависть питаешь? — И пояснил: — Вчера об этом даже по радио передавали.

— Вот это уж точненько! — искренне ответила я и сама уже помогла Володе: — И рисую я сравнительно неплохо, если в стенгазете у тебя с этим узкое место… То есть, понимаешь ли, я сначала пьяницу и хулигана в дружине вместе с тобой задержу, а после и в нашей цеховой стенгазете этот выдающийся факт обрисую, улавливаешь?

— Еще как! Ну, вечером жду, — он попрощался с бригадой, пошел к себе в комитет.