История моей любви

— А девчонки на заводе смеются, что ты провожаешь-встречаешь меня на машине, пока, дескать, мы с тобой еще официально не женаты, вот дурочки-то…

— Почему дурочки? Это они правильно: в период ухаживания, то есть до женитьбы, всегда молодые больше внимания друг другу оказывают, чем потом, то есть в семейной жизни, — обыденно и разумно-разумно отвечал он.

Мы, кажется, ехали уже по Невскому, когда я все-таки сказала:

— В брачный период птицы там или звери внимательны друг к другу, а в обычной жизни… — как можно безразличнее сказала я.

— И люди не особенно-то от них отличаются.

— Лебеди, правда, я слышала, на всю жизнь верны друг другу.

— Такое и с людьми случается, — Игорь засмеялся, ловко свернул на набережную Невы, поехал побыстрее.

Перед Кировским мостом мы остановились: через дорогу воспитательница вела неспешную вереницу державшихся за руки детишек. И я вдруг заметила, с каким по-новому острым любопытством и жадной радостью гляжу на них!.. Так и хотелось выскочить сейчас из машины и каждого из них расцеловать, обнять ласково, взять на руки…

— Хорошо это, дети! — сказала я и вздохнула.

Игорь тоже улыбался ласково, глядя на них, потом тоже вздохнул:

— Хорошо это, дети, да только трудно с ними, пока родители сами крепко на ногах не стоят.

— Жизнь так уж устроена, Игорешка, что в ней нельзя только получать, взамен не давая ничего, — как можно мягче ответила я, все любуясь идущими детишками: щеки у них были такими выпуклыми, точно надули их изнутри.

— Так-то оно так, Анка, но и специально или по глупости усложнять себе жизнь тоже, знаешь…

Вот я и спросила… Вот он и ответил… Нет, все равно не могу я убить своего ребенка, все равно не могу!…

Не знаю, сколько мы так ехали и по каким улицам, только оба молчали. У меня во рту была сухая горечь и тоскливая обреченность, но я первой не вытерпела, спросила с подчеркнутой отвлеченностью:

— А если у нас с тобой, скажем, будет ребенок?..

И тотчас снова увидела я молниеносную реакцию боксера-профессионала: мы поехали чуть тише, и лицо Игоря окаменело, но он по-прежнему молчал…

— Ты не хочешь, что ли, ребенка, Игорешка?..

— Почему?.. — глуховато спросил он, метнув на меня кинжальный взгляд и поехав еще тише. — Только ты же сама понимаешь: сейчас, когда у меня еще не закончена диссертация, когда… — и он вообще остановил машину, по-всегдашнему ловко и аккуратно прижав ее к тротуару; помолчал еще, глядя пристально мне в глаза, спросил так же глухо, но с отчетливой угрозой: — Ты шутишь, надеюсь?

Я секундочку поглядела еще на его окаменевшее лицо, ясно обозначившиеся желваки на скулах, поджатые губы и новую складочку между бровей… А глаза Игоря светились уже совсем по-стальному, непреклонно и отчужденно. И я вдруг так испугалась, что чуть не разревелась со страху, как в детстве, давным-давно. Даже сердце у меня, казалось, остановилось и мороз по спине прошел. Я сначала стала говорить, а потом уже услышала и что именно говорю, а еще после и кое-как справилась со страхом…

— Конечно, шучу. Мы с тобой ведь еще не зарегистрированы, а если ты против?.. Жизнь мне куковать матерью-одиночкой?.. Чего ты машину-то остановил? Прости, если неловко вышло! Пошутила я, пошутила.

— Знаешь, есть присказка?.. — все еще медленно и глухо заговорил он, но уже начал улыбаться. — Я пошутил, а она родила, слышала?.. — И тронул машину, мы поехали.

— Будем надеяться, это не про нас! — Все-таки удалось мне засмеяться.

— Ты смотри, осторожнее! — Теперь мы ехали уже по-всегдашнему быстро, и я еще заметила — уже в сторону завода мы ехали; ну, что ж… — Не хватало нам с тобой еще этой радости! — все-таки договорил он.

Я помолчала, ответила тихо — такая неожиданная нервная усталость меня уже охватила:

— Тут ведь не я одна должна быть осторожна-то…

— Правильно! — согласился он. — И я тоже хорош: совсем голову от этой любви потерял! Ну, уж теперь!..

И оба мы опять надолго замолчали. Вот я и спросила, вот он и ответил… Помаялась еще, помаялась, все чувствуя вязкую противную горечь во рту, и через силу попросила:

— Остановись.

Он глянул на меня настороженно, но послушно прижал машину к панели, сбросил газ, чуть не со страхом вглядываясь в меня… Тогда я выговорила:

— Сейчас я покажу тебе одну бумагу… Не бойся, пока ты можешь ничего не говорить мне, понял?.. Потом скажешь, когда захочешь, я подожду, понял?.. — и, достав из сумочки вчетверо сложенную справку от врача, протянула ее Игорю.

— Что это?! — испуганно спросил он, стараясь даже отодвинуться от меня, да уж некуда ему было отодвигаться в машине-то.

— Смотри, — спокойно сказала я и развернула справку перед его глазами.

Он прочитал ее, поспешно глянул на меня, снова начал читать…

— Об одном только прошу тебя, — с трудом говорила я, преодолевая ту же невыносимую тяжесть. — Об одном прошу тебя, Игорь, и ты запомни это, пожалуйста, хорошенько! Я решила оставить ребенка!.. И оставлю, не лишу его жизни, об этом ты меня и не проси, слышишь?!

— Хорошо.