История моей любви

— Жалеешь, что дальше учиться не пришлось? — И внимательно следила за его лицом, глазами. — Ну, что физиком-то не стал, космическими полетами не занимаешься?.. — И хотя он еще ни слова не сказал, я уже понимала по его лицу и глазам, что он ответит мне откровенно и прямо, ни за что не соврет; и даже усмехнулась: да я ведь и раньше знала, что не соврет, ни на капельку в нем нет этой проклятой тарасовской лживости.

Он пожал широченными плечами, чуть даже смутился, кажется, но пробасил так же откровенно, как я этого и ждала:

— Необычно, может, это, и стыдновато даже, но нет, не жалею. — Вздохнул, все глядя на меня сверху, так же прямо прогудел: — И сам я удивлялся поначалу этому, и мама, и другие, а потом понял, почему со мной так случилось.

— Почему? — нетерпеливо спросила уже я.

— По двум причинам, как я понимаю. Да и мама со мной согласна… Во-первых, настоящего призвания у меня не было к научной работе, хоть и нравилась мне в школе физика, и отличником я был, то есть учился старательно. Когда пришлось мне после восьмого класса идти в техническое училище, мама даже погоревала, что вот, дескать, искривляется моя учебная линия. Мы с ней даже решили, что после училища, после службы в армии обязательно пойду я в вечерний институт. Но пока я учился в том же училище, что и ты, и тоже у Потапова, мне вдруг неожиданно сильно понравилась моя будущая работа.

— Вот и мне так! — поспешно и согласно, почему-то особенно радуясь этому, проговорила я.

— Ну, а на флоте прошел я курсы машинистов да три года прослужил на корабле… — Он чуть смущенно улыбнулся: — Старательно, знаешь, я служил, даже благодарности получал… — И пояснил побыстрее: — То есть мне все сильнее нравилась и работа моя, и корабль, и море, даже как-то по-настоящему я понял и красоту, и важность этого дела. Душой понял, хоть и до этого умом, конечно, сознавал все это еще и в училище, и на заводе потом…

— На флоте предлагали остаться?

— Ага… — Он слегка улыбнулся: — Старшина уговаривал меня, как девушку, да и кавторанг Петров хотел, чтобы в высшее военно-морское училище я после службы шел.

— Ну?..

Он все так же неспешно и уверенно-сильно двигался рядом со мной, а я все обеими руками держалась за его руку.

— Да я бы и пошел, наверно, но ведь мама-то — болеет, одна она дома… — Помолчал, даже чуть покраснел, договорил потише: — Но еще на корабле я начал смутно понимать, что не тянет меня по-настоящему дальнейшая учеба, понимаешь?.. — Я поспешно кивнула, а он уже улыбался мне, как ребенку: — То есть интересно, конечно, заниматься физикой, досконально разбираться в разных вопросах, и цель впереди — высокая, так сказать…

— Слушай, — вдруг сказала я, — ведь ты бы при твоей старательности да способностях и в институт бы поступил, и кончил бы его, и в аспирантуре бы, может, даже учился?..

— Вот и мама так говорила, когда я с флота вернулся. И школьная наша физичка Вероника Модестовна даже домой ко мне приходила, ругала, что способности свои в землю зарываю, как она выразилась, — Леша вдруг покраснел ярко, как мальчишка, отвел от меня глаза, но все-таки договорил: — И Катя хотела, чтобы я простым рабочим не оставался. — Он даже поморщился пренебрежительно: — Чуть ли не стыдилась она, видите ли, этого…

— Ей с чином нужен был мужчина?

— Вот-вот…

— Ну, а у музыканта, к которому она от тебя убежала, чтобы играючись жить, был чин?

Леша кивнул, все не глядя на меня.

— Он консерваторию кончил.

— Чего ж она обратно прибегала к тебе замуж проситься?

Вот именно тогда, кажется, я впервые заметила какую-то особенную незлобивость Леши, даже удивившую, помню, меня. А ведь я знала, что любил он эту самую Катю, что бросила она его!.. То есть он ответил мне все так же просто, будто жалея даже ее:

— Да ведь с одним чином трудно жить, женщине еще и человек нужен, — и решился, поглядел на меня: да, в глазах его была одна доброта и ничего больше.

Поколебалась, но все-таки спросила, только вот глаза уж отвела:

— Из-за ребенка от другого не принял ее? — И заметила, что дышать, кажется, перестала, ожидая его ответа.

— Нет, — так же просто и не задумавшись ни на секунду сказал Леша. — Просто пока она замуж от меня бегала, у меня-то было ведь время подумать… Да и больно мне было, и мама мучилась, на меня глядя… Ведь почти через два года она ко мне вернулась, а я за это время понял, что просто Катя не тот человек, которого я могу по-настоящему любить, с которым всю жизнь рад бок о бок прожить. Ну, просто вначале-то по молодости лет на нас с ней любовная горячка напала, понимаешь?

Тут уж я решилась, подняла голову и, прямо глядя ему в глаза, ответила:

— Очень хорошо понимаю!

А он вдруг улыбнулся все так же ласково и беззлобно:

— Да перестань ты казниться-то, Анка!

Я всхлипнула, опустила голову и прошептала так же, как ответила бы отцу:

— Хорошо, хорошо…

Мы опять долго шли молча, а я так же обеими руками и крепко-крепко держалась за руку Леши повыше локтя. А потом он все-таки сказал:

— Но если бы я любил Катю по-настоящему, то принял бы обратно и с ребенком: ведь это ее ребенок-то.