История моей жизни

— Да, в первый класс не принимают, — мне девять лет.

— Неужели девять?‥ — вырывается у меня восклицание, — и мне становится обидно от сознания, что этот сытый бутуз, будучи моложе меня на целых пять лет, одного со мною роста.

Держу собаку за ошейник. Стою голый и легонько прикасаюсь телом к горячей шерсти Марса.

— Мы живем на собственной даче, — продолжает без умолку мальчуган. Наша фамилия Чацкины. Вон наверху каменная ограда и железная решетка… Видишь?‥ А в саду наша дача. Не нравится мне здесь жить… Комнат много, сад большой, а всех нас всего пять душ: я, Марс, мама, учитель и папа… Не с кем поговорить как следует…

— Можно? — перебиваю болтовню гимназиста и поворачиваю собаку к морю.

— Да, да, очень можно… Не бойся, Марс — умный пес.

Он еще что-то кричит вдогонку, но мы с собакой уже шагаем по воде и рассыпаем вокруг алмазные искры.

Достигаем глубины и пускаемся вплавь. Марс с вытянутой мордой и хвостом плавает отлично, по-лошадиному, и передними лапами не брызгает, как это делают маленькие собачки.

После солнцепека очутиться в ласковой прохладе морокой воды до того приятно, что я поминутно ныряю, смывая жару с головы. Мне хочется доставить это удовольствие и псу. Подплываю к нему вплотную, кладу руку на его сухую голову и надавливаю. Марс, окунувшись, тотчас же вырывает из воды морду, фыркает, чихает и со всего маху несется обратно к берегу, выдернув из руки моей цепочку.

А на берегу стоит человек на длинных тонких ногах в чистенькой косоворотке и в белой фуражке с зеленым околышком и кокардой над козырьком.

По околышку и по строгому взгляду серых глаз я догадываюсь, что это учитель.

— Сколько раз я и мама говорили тебе, чтобы ты один к морю не бегал… Завтрак давно уже накрыт, а тебя приходится разыскивать…

Мальчуган хлопает ресницами и молчит, надув толстые губы. Они уходят, не взглянув на меня.

Сажусь на песок, нехотя тянусь рукой к моим ветхим штанишкам, слежу за подымающимися по крутой тропинке учителем, его воспитанником, собакой и думаю о… боге.

«Ведь наш еврейский бог все видит, все знает и все может… Почему же он не сделал так, чтобы я был сыном богатых родителей, а не этот глупый мясистый приготовишка?‥» И тут же перед моим воображением рисуется просторная терраса с накрытым для завтрака столом. Мать встречает сына, усаживает его и подвигает к нему два больших и горячих пирога, начиненных ливером. Мальчуган, подобно всем богатым детям, подносит пирог ко рту и откусывает малюсенький кусочек…

Мой рот наполняется слюной, и я начинаю ощущать издавна знакомую мне боль голода. Мучительно сосет подложечкой, вся слюна уже проглочена, и шершавым становится сухой язык.

Поднимаюсь и медленно ухожу. Куда?‥ зачем?‥ — сам не знаю.

Часть третья

1. Фейерверк

Отчего это так бывает, что когда человек голоден, а есть нечего, время перестает двигаться? Вот, например, сегодня — поднялось солнце до самой середины неба и — ни с места. Уж я в который раз обхожу обе гавани, босыми ногами измеряю береговые улицы, верчусь в порту среди грузчиков, ломовиков, разносчиков, босяков, глохну от воплей сирен, железного лязга, грохота биндюг, жадными ноздрями ловлю запах сельдей, роняю голодную слюну перед раскрытыми дверями харчевен, — а солнце все еще висит над головой, сушит воздух и… сжигает мои последние надежды…

Я погибаю… Погибаю в одесском порту, где так много хлеба, фруктов, сахару… Люди заняты, куда-то спешат и все наверно уже ели горячие бублики и пили чай внакладку…

Только я один, подобно собаке, потерявшей хозяина, кружусь без пользы и не смею подойти к кому-нибудь, чтобы рассказать о безвыходном положении.

Если бы среди множества незнакомых глаз увидеть хоть один зрачок, смотрящий на меня с участием!‥ Если бы найти сейчас маленькую горсточку человеческой доброты!‥

Двигаюсь с трудом. Я уже не в силах волочить свою голодную беспризорность. Надо этому положить конец…

Уйду подальше, в тень, упаду на камни и умру… Пусть тогда увидят взрослые, как погиб среди них никому не нужный мальчик…

Слабеет мысль, через силу плету ногами маленькие шажки. Подложечкой такая боль, что готов зареветь.

Бессознательно ползу вверх по гигантской лестнице, ведущей на бульвар.

Брожу по душным улицам раскаленного каменного города и случайно попадаю на Александровский сквер, на тот самый сквер, где я целых три года выронил из моей недолгой жизни.

Предо мной хорошо знакомый маленький водопроводный фонтанчик.

Чугунный купидон держит во рту медную трубку, а из трубки поднимается тонкая водяная струя, падающая в большую чашу.

Поднимаюсь на цыпочки, наклоняю голову, припадаю воспаленными губами к прохладной влаге и… замираю.

Как я раньше не догадывался, что водой можно утолить голод!‥

Да, сейчас, когда желудок налит доотказа, я чувствую себя бодрее.

Выхожу из сквера и попадаю на Базарную улицу.

Здесь я вспоминаю об училище и думаю: итти или не итти туда?

Если уже известно, что я утащил из сарая газетный комплект, то лучше не показываться, — Сегаль за воровство ласкать не станет.

— Ты же уплыл в Америку! — вдруг слышу позади себя знакомый голос.