История моей жизни. Открывая мир движениями пальцев

Со временем я привыкла к темноте и молчанию, которые окружили меня, и забыла, что раньше все было иначе. И жила в этой темноте, пока не появилась та, кому было суждено освободить мою душу, – моя учительница… Но в первые девятнадцать месяцев моей жизни я смогла поймать смутные образы сияющих небес, широко раскинувшихся зеленых полей, деревьев и цветов. Упавшая потом тьма не смогла насовсем стереть их из моей памяти. Если мы когда-то могли видеть, «тот день был наш, и наше все, что он нам показал».

Глава 2 Мои близкие

Чего не могу вспомнить, так это того, что происходило в первые месяцы после моей болезни. Знаю лишь, что цеплялась за платье матушки, пока она занималась домашними делами, или сидела у нее на коленях. Я ощупывала каждый предмет, следила за каждым движением, и это помогло мне многое узнать. Вскоре мне захотелось общаться с другими, и я стала пытаться объясняться знаками. Если я качала головой, это означало «нет», кивала – «да», тянула к себе с просьбой «приди», а отталкивала, чтобы человек «ушел». Если я хотела хлеба, то показывала, как режут ломтики и намазывают их маслом. А если я хотела мороженое на ужин, то изображала, как вертят ручку мороженицы, и дрожала, будто замерзла. Моя мама смогла многое мне объяснить. Я всегда понимала, когда она хотела, чтобы я что-то ей принесла, и бежала туда, куда она меня подталкивала. Благодаря ее любящей мудрости моя непроглядная долгая ночь была наполнена теплыми и яркими воспоминаниями.

Я стала понимать многое из того, что происходит. В пять лет, например, я уже могла складывать и убирать чистую одежду, которую приносили после стирки, и даже отличала свою одежду от чужой. По одежде моей мамы и тети я понимала, что они куда-то собрались, и умоляла взять меня с собой. Когда к нам приезжали гости, меня всегда приглашали присоединиться, и я махала рукой на прощание. Видимо, у меня остались очень смутные воспоминания о значении этого жеста. Еще помню, как однажды в гости к моей матери приехали какие-то джентльмены. Я ощутила толчок входной двери и прочий шум, который сопровождал их прибытие. Меня охватил внезапный порыв, и, прежде чем меня успели остановить, я побежала наверх, чтобы нарядиться «на выход», как я себе это представляла. Я встала перед зеркалом, как, я знала, это делали другие, и помазала волосы маслом, а еще нанесла на лицо толстый слой пудры. Затем накинула на голову вуаль, так что она занавесила лицо и упала складками на плечи. Свою маленькую талию я обвязала огромным турнюром, так что он свисал сзади, почти касаясь пола. В таком наряде я и спустилась вниз, чтобы развлечь компанию.

Не помню точно, когда я впервые осознала, что отличаюсь от остальных людей, однако уверена, что это произошло еще до приезда моей учительницы. Я поняла, что мама и мои друзья не используют знаки, когда хотят что-то сообщить друг другу. Они говорили ртом. Иногда я становилась между двумя собеседниками и прикасалась к их губам. Но все равно ничего не понимала, и меня это страшно раздражало. Я тоже шевелила губами и отчаянно жестикулировала, но безрезультатно. Иногда я так злилась из-за этого, что пиналась и вопила до изнеможения.

Мне кажется, я понимала, что дурно себя веду, потому что знала, что моей няне Элле больно, когда я ее пинаю. И когда приступ ярости проходил, я почти сожалела, но не помню, чтобы это хоть раз помешало мне вести себя так, если я не получала того, что хотела. Тогда я постоянно проводила время с дочкой нашей кухарки Мартой Вашингтон и нашим старым сеттером Белль, которая когда-то была отличной охотницей. Марта понимала, что я показываю, и у меня почти всегда получалось заставить ее делать то, что мне нужно. Мне нравилось чувствовать над ней власть, а она чаще всего просто подчинялась мне, не рискуя высказать недовольство. Я была полна сил, энергии и равнодушия к последствиям своих действий. А еще я всегда знала, чего хочу, и настаивала на своем, даже если это приводило к драке. Мы много времени проводили на кухне: мололи кофейные зерна, помогали делать мороженое, месили тесто, ссорились из-за печенья, а еще кормили кур и индюков, прогуливавшихся у кухонного крыльца. Многие из них были совсем ручными – ели из рук и позволяли себя гладить. Как-то раз один большой индюк выхватил у меня помидор и убежал с ним. Его успех нас невероятно вдохновил, так что мы стащили с кухни пирог, который кухарка только что покрыла глазурью, отнесли его за поленницу и съели там до последней крошки. После этого мне было очень плохо, и я размышляла, настигло ли возмездие и индюка.

Цесарки любят гнездиться в самых укромных местечках в траве. И одним из любимейших моих занятий была охота за их яйцами. Я не могла сказать Марте, что хочу поискать яйца, но я складывала горсточкой ладошки и опускала их на траву, изображая круглые предметы, скрывающиеся в траве. И она всегда меня понимала. Если нам везло и мы находили гнездо, я никогда не давала ей относить яйца домой, показывая знаками, что она может упасть и разбить их.