История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Бывало, к примеру, так. Услышав крик дворовой утки, летит к ней бывалый селезень. Разгоряченный свадебными приключениями, он с лёту подсаживается близёхонько к утке, быстренько успевает по-селезиному облобызать её и тут же, моментом, поднялся в воздух и улетел, нет его. Неопытный охотник из шалаша только поглядывает, как дикий селезень и его дворовая утка занимаются любовью, а стрелять в это время не решается: можно попасть в свою утку, а по селезню промазать.

Но тогдашний охотник не очень-то досадовал на такое безнаказанное поведение селезня с его уткой: пусть себе целуются. Охотник знал: не убил этого селезня, немного погодя к шалашу прилетит другой; лишь бы не подкачала его утка, почаще бы подавала голос. Так что после водополицы даже не ахти какие охотники из своих шомпольных и берданочных дробовиков застреливали по нескольку диких селезней за одну утреннюю или вечернюю зорю.

Во время утиных свадеб дикие утки нередко наведывались в деревни и подсаживались к дворовым уткам. Они заставали их либо плавающими в воде, либо подминали где-нибудь у самых строений, когда те чинно прохаживались, занятые своими делами.

Диких утиных выводков в наших местах было настолько много, что они нередко появлялись даже в маленьких болотцах вблизи самих деревень. Такое небольшое болотце было в двух сотнях саженей от нашего Ножевского хутора. В том болотце, обросшем по краям кустарником и высоченной осокой, почти ежегодно в начале лета появлялся кряковый выводок штук в восемьдесят пухленьких жёлтеньких утят. Люди их не трогали. Птицы спокойно росли, и лишь в середине лета мамаша-утка уводила своих питомцев из болотца в более подходящее место.

В жаркие дни лета утки прятались в заросли осоки и хвоща. Эти травы на мелких местах озёр и болот росли густо и к середине водоёмов выдавались длинными мысами, словно вбитые от берегов в воду клинья. Пойдёшь, бывало, по тому травянистому мысу в лаптях, а вода под ногами: хлюп, хлюп — булькала, как в ушате от ударов черпака. Шагаешь, а впереди ничего не видно — одна высоченная трава перед самым носом да кусочек неба над головой. Пробираться сквозь те болотные да озёрные травянистые заросли было непросто: надо было сомкнуть ладони, протянуть обе руки вперёд и этим клином, словно веслом, разгребать осоку и хвощ направо и налево. По той болотной траве человек, бывало, еле двигался.

Пробираешься так, а утки почти из-под самых ног: фн-р-р, фн-р-р, фн-р-р — выпархивают с шумом, чтобы опять сесть где-то неподалёку. Остановишься в тех травянистых джунглях, прислушаешься. На полсажени выше головы ветерок качает верхушки осоки, похожие на копья, и острые концы хвоща-долгуна, торчащие кругом, словно пики. Дунет ветер — послышится шелест другой травы-болотницы. А то вдруг в стороне, совсем рядом, раздадутся тихие щелчки, что-то забулькает, потом зажурчит ручейком и послышится приглушённое и часто: ква-ква, кив-кив… Это прямо возле человека смиренно отдыхают ленивые, сытые кряковые утки: в таких зарослях утки не видят человека, и он не видит уток.

Но если выбраться к границе воды и посмотреть в просветы между стеблей хвоща и осоки, можно вдоволь налюбоваться на уток. Так, затаив дыхание, и замираешь от удивления: на светлых пятнах воды, на плешинах зелёных покрывал частого лопушника и травы-ряски, меньше чем в пятке саженей от тебя невозмутимо сидят серые кряквы. Некоторые, вобрав шеи и положив на грудь широкие клювы, словно оцепенели; другие, удлиннив шеи и упирая носы впереди себя, причмокивая, щёлкают по болотному лопушнику — кормятся, лениво, как бы через силу. Стоишь в раздумье и не знаешь, что делать: то ли стрельнуть, то ли вспугнуть, то ли погодить и полюбоваться. Решишь: «А дай-ка стрельну. Хоть вон в тех трёх, что сошлись вместе». В такие моменты можно убить одним выстрелом пару, а то и сразу трёх болотных птиц. Десятки уток поднимает один такой выстрел со всей озёрной округи. Они в панике, не понимают, что случилось, кто нарушил их покой и смиренную охоту за пищей? Но вскоре, успокоившись, приходят в себя и вновь садятся блаженствовать в полудреме.