История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Торопясь, бежал Ванькя по воде к своей удочке. Толстое удилище, воткнутое в дно реки, так качалось, что его вершинка почти скрывалась в воде. Пацан выдёргивал из земли удилище, делал рывок на себя и с усилием выбродил из воды на берег, таща за собой пеньковый шнур-кабалку. Леска к берегу не шла, натягивалась, но он всё-таки подводил кабалку к берегу, и тогда в мутной воде была видна попавшая на щучий крючок большая рыбина. Толстоспинный голавль фунта на четыре, а то и на пять, услышав наши суматошные крики, рвался на удочке в береговой воде, как взбешённый зверь, заарканенный внезапно охотником. Возле наших ног мелькал то его чёрный хвост, то крупные чешуйчатые бока, то белое с оранжевыми плавниками брюхо.

— Ленькя, давай заступ! Заступом его по хребтине! — кричал рябой Колька, растопырив пальцы и сгорбя спину, готовый в любую минуту всем телом навалиться на крупную рыбину.

Выброшенный общими усилиями на берег, голавль отплясывал на земле, обдавая нас шлепками иловой грязи. Голавля успокаивали ударом палки по хребтине возле головы и утаскивали в крапиву от палящего солнца. Справившись с голавлем, клюнувшим на Ванькину удочку, мы ждали поклевки на других. Поймав каждый по большой рыбине, гордые шли домой, болтали, перебивая друг друга, похвалялись своим рыболовным красноречием. Мы успешно ловили голавлей несколько лет подряд — до тех пор, покуда не подросли. А деревенскому парню в те времена было уже не до рыбалки: земля с хлебной полосой, травяной луг и домашняя скотина с лихвой поглощали всё его время и силы.

Мой дедушка Фёдор-карасятник-Ерошкина мать и отец Иван, а повзрослев, и я осенью успешно ловили голавлей на тычки. Тычками мы назвали простые донные удочки, у которых вместо гибкого и длинного удилища была короткая, заостренная на одном конце палка толщиной в палец, а длиной не более двух четвертей. На середине такой палки привязывали крепкую леску длиной около двух саженей. К свободному её концу прикрепляли прочный, нередко самодельный, крючок из драночного гвоздя или из жёсткой проволоки. Грузилом служили разные железки, а то и просто камешки. Вот и всё было оборудование у той удочки-тычки.

При ловле рыбы на тычку приманкой брали небольших лягушек-перволеток. Ловить рыбу на такие удочки начинали с середины августа, а заканчивали уже при ледоставе. Принцип ловли на тычки прост. Набрав в луговой низине с ведро молодых лягушат и взяв с десяток удочек-тычек, мы вечером, после захода солнца, шли к реке. Разматывали с палки леску, а саму её втыкали заостренным концом в землю возле самого заплеска так, чтобы она оказалась в воде. Отсюда и название удочки — тычка. Надев лягушонка за обе губки на крючок тычки, приманку забрасывали в реку на всю длину лески. Лягушка, посаженная на крючок тычки, не умирала, по многу часов барахталась в воде, привлекая рыбу. И так, на расстоянии пяти-семи саженей друг от друга, мы расставляли все тычки по заплеску берега в любом месте. Тычки стояли ночь, а рано утром, до восхода солнца, мы их проверяли, брали рыбу, сматывали лески на палки и уносили домой и удочки, и улов…

В конце сентября выйдешь, бывало, пораньше к берегу Мологи и сразу почувствуешь, что прохлада уползающей ночи не очень-то хочет уступать место потеплению наступающего дня. Густая роса покрывает траву и голые плешины земли, кисея тумана лежит над водной гладью реки. Тронутая желтизной листва ивняка и кудлатых осинок лоскутками пятнится среди молодых дубков. Песенная пора птиц уже прошла, щебетанье отзвенело, и лишь речные куличики изредка подают голоса из мокрой береговой хляби возле воды.

Постоишь минуту-другую у обрыва реки, полюбуешься началом осенней благодати, потом опустишься к береговому за-плеску, подойдёшь к какой-нибудь удочке-тычке да и не увидишь на песке возле воткнутой палки сардов толстой нитяной лески-кабалки — вся она врезалась в землю. Ага, думаешь, на этой тычке что-то есть… Надеясь на крепость нитяной лески, а она редко подводит, выволакиваешь голавля на берег и, бывало, с десятка тех первобытных снастей-тычек я нередко за одно утро снимал пять-шесть прекрасных голавлей.

На удочки-тычки, снабжённые лягушками, тогда часто попадались крупные язи, окуни, судаки, а иногда и щуки. Но разбойницы-щуки часто перегрызали нитяные лески и уходили в воду вместе со снастями.

В октябре ловить голавлей на удочки-тычки ещё было можно, но лягушек добыть было уже трудно. Готовясь к зимней спячке, они прятались в норы. Мой дедушка Фёдор заготавливал лягушат для ловли рыбы на тычки заранее, обычно в начале сентября. У него в подполье избы, в уголку, была вырыта в земле не широкая, но аршина в полтора глубиной, ямка с поднутренними стенками, чтобы лягушки не выпрыгивали из неё. В ту ямку дед набирал травы вперемешку с ольховыми листьями и сажал туда по нескольку сотен штук наловленных лягушат. Лягушата жили в ямке подолгу, и дедушка брал их, когда ему была нужна рыба. С конца сентября на лягушку хорошо ловились и налимы.