История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

В полуверсте от Ножевского хутора, в излучине реки у Борисоглебского острова, левый берег Мологи был крутой — его подмывало стремительным течением весенней воды, а особенно — ледоходом. Берега кромсало льдом не меньше, чем современные бульдозеры ворочают землю на строительных площадках. Смотреть на весенний ледоход было интересно. Большие поля крепких льдин стремительно неслись по течению реки, нередко сваливая своей тяжестью деревья, растущие вдоль самых берегов — толстые вязы, клёны. Как трава от ураганного ветра, гнулись от натисков льда многолетние ивы. Кора прибрежного ивняка и черёмух местами была ободрана ледоходом, словно её выглодало какое-то зверьё. Ярость паводковой воды вырывала стволы больших охапочных дубов. Некоторые вымывались из берегов полностью, и они, скатившись вниз, длинными кряжами валялись в воде у заплесков. Лежали они годами, почерневшие от времени, похожие на гигантские сигары. Снаружи посмотреть, так те дубы были гнилые, дряблые, а внутрь-то не шёл никакой гвоздь. Эти деревья называли чёрным морёным дубом. Старожилов седой древности леса — морёных дубов — по берегам Мологи и Шексны было не сосчитать.

У тех чёрных дубов в заплесках любили стоять голавли, особенно в жаркие дни. И это не было случайностью. В шершавой ноздреватой поверхности дубов заводилось много насекомых. Течение клиньями развевало вокруг дубов бородатые водоросли, похожие на сгустки теней, и разных козявок и таракашек в них и по самим дубам шныряло видимо-невидимо.

Зная об этом, голавли часто приходили в такие места покормиться.

Мы часто бегали в излучину Мологи у Борисоглебского острова смотреть голавлей. Интересно было смотреть на них. Побежим, бывало, на реку к чёрным дубам и тихонько крадёмся к краю обрыва — если подходить с криком и шумом, то голавлей не увидишь: почуяв шум, они отходят от берега в глубину, и, сколько бы мы ни стояли и ни дожидались голавлей, они к берегу не возвращались. Потому смотреть на голавлей мы чаще подползали к обрывистому берегу на брюхе, чтобы не вспугнуть эту осторожную рыбу. Ползём, свесив головы с обрыва, чтобы видеть заплесок и валявшийся в воде дуб, лежим на травке, смотрим молча, никто — ни гу-гу. В воде, как истукан, лежал огромный черный дубище. Вода прозрачная, в ней всё хорошо видно и вблизи от берега и далеко в глубину. Медленно переваливалась она через чёрный кряж дуба, образуя вьюнки. Мы видели, как в воде, возле дуба, словно в воздухе, стояли маленькие голавлики, а в глубине поодаль виднелись и толстенные краснопёрые голавлищи с чёрными хвостами, длиной почти в мужицкую руку. Голавли стояли у дуба по многу штук — и возле самого дна, и вполводы, а некоторые лениво всплывали наверх, понемногу раскрывали рты, что-то ловили на поверхности, а потом снова неторопливо опускались вниз. Растопырясь, как веера, чёрные хвосты голавлей по цвету резко отличались от серебристых боков и тёмно-бурых хребтин. Все они стояли головами навстречу течению воды, не двигались ни вперед, ни назад, лишь легонько пошевеливали боковыми плавниками. Лежать на земле нам надоедало, и мы поднимались во весь свой мальчишеский рост. Голавли при этом сразу же скрывались в глубину. Хитрая была та рыба — голавль. Она чутко реагировала на шум, далеко видела из воды, и поймать её было сложно.

Но всё же голавлей ловили. Чаще — перемётами на метлицу-подёнку, особенно сразу же после вылета крупного метелка. Летом мы приноравливались ловить голавлей на удочки-донки. Получалось у нас довольно удачно. Собирались мальчики, брали каждый по самодельной удочке, один на всех заступ и шли к тем местам, где был серый ноздреватый ил. Там снимали с себя штаны и рубахи, забродили в воду до пупка и начинали тем заступом рыть ил: добывать метелок. Воткнуть железный заступ в ил одному пацану было тяжело, так мы наступали на заступ вдвоём или втроём, раскачивали его и вытаскивали на берег неподъемную массу ила. Развалив его, мы выбирали в куче белых личинок метелка и складывали их в баночки с водой. В несколько приёмов наживка на крючки у нас была готова. Потом на том же месте, где рыли в воде метелок, каждый ставил по одной удочке, торчком втыкая её в землю. Лески-кабалки мы распускали длиной не больше двух саженей, на крючки насаживали по паре метелков, навешивали на удочку железное либо каменное грузило и забрасывали приманки вниз по течению реки. На берегу никто не оставался, все забродили в воду. Если кто-то оставался на берегу, то голавли не клевали. Они, наверное, видели человека и потому к берегу из глубины не подходили. Один из мальчишек следил за удочками, а остальные двое или трое заступом ковыряли в воде ил — пускали иловую муть. К ней, как к приманке, подходила тогда всякая рыба, в том числе и голавли.

Проходило немного времени, и наш сторожевой орал во всё мальчишечье горло:

— Ванькя! Клюёт!