Моя мать рассказывала мне, что и сам я кормился у чужой женщины, потому что вдруг мать потеряла своё молоко. Мне было тогда чуть побольше года от роду. У мамы стало очень мало молока. Тогда на выручку пришла соседка по деревне Палаша. Меня кормили грудным молоком почти до трёх годов. Не знаю, в чем причина, но вот прожил я уж до семидесяти годов с лишком, а пока что на своё здоровье не жалуюсь. Прошёл по фронтам Великой Отечественной войны, хватил окопных страстей на той войне, а после неё и лишений, и голоду; всякое в жизни бывало — всю жизнь живу не ахти свет как, в простонародных трудностях. А жизнью доволен. Потому что главное в ней имею — здоровье: я еще и сегодня готов финишировать в стометровке с молодым парнем.
Никогда мне не довелось побывать на курортах да в санаториях. И в домах отдыха не отдыхал. Тридцать лет проработал на одном предприятии и за все годы дважды только брал больничный лист. Да и то по собственной неосторожности попадался. Первый раз обрезал палец ножом и сделался нетрудоспособным, а вторично, вылезая вблизи просёлочной дороги из автомобиля, неудачно вступил на рыхлую кочку и вывихнул ногу. Тридцать семь лет я умеренно курю и выпиваю. До сих пор не чураюсь никакой физической работы. Видимо, условия моей первоначальной жизни в Молого-Шекснинской пойме закалили моё здоровье, дали мне заряд на долгую жизнь.
Ещё у нас в пойме считалось, что на формирование крепкого здоровья положительно влияет сон. Особенно — в детские годы. Все пойменские дети спали кто сколько хотел и где хотел. В многодетных семьях для детей устраивались специальные широкие настилы почти под самым потолком — полати. На полатях спали дети постарше. Очень они любили глазеть сверху на то, что делается внизу. Малышня вповалку могла и на полу разместиться. Никто не будил ребят по утрам. Не было этого заведено. Придёт черед — сами до зари научатся подниматься и работать наравне со взрослыми, а пока… Высыпались вдоволь, как у нас говаривали: «До той поры, пока солнце в задницы не упрётся».
Гибель
Огромное водохранилище у города Рыбинска, именуемое «морем», по своему возрасту ещё совсем младенец. Ан сколько уже новых поколений на свет народилось! И мало кто из пришедших и уже выросших в этом мире знает, как это «море» появилось у Рыбинска. Разве что такие вот старики, как я, жившие на плодородных волшебных землях, захороненных под водой, могут ещё рассказать о том жутком, трагическом для жителей поймы времени, когда было принято решение о затоплении их малой родины.
В 1935 году Совнарком СССР, одержимый индустриальным зудом, принял решение о строительстве гидроузла на Верхней Волге. Вначале плотину и электростанции планировалось построить под Ярославлем, у села Норское. Но изыскательские работы показали, что грунт на берегах Волги у Норского оказался неподходящим для строительства. Более того, в случае строительства сооружений у Норского возникла бы необходимость затопления Рыбинска. А ведь это был уже тогда большой промышленный город. Две эти причины заставили гидростроителей пересмотреть свои планы, найти более подходящее место. Начали искать. И остановились на посёлке Переборы. Было решено шлюзовую плотину для прохода речного транспорта соорудить на Волге в Переборах, а гидроэлектростанцию отнести в устье реки Шексны. Место для строительства казалось подходящим.
Специально созданная организация «Волгострой» пять лет вела строительство гидроузла возле Рыбинска. На местах возведения двух плотин предстояло произвести огромное количество земляных и бетонных работ, подготовить ложе для будущего водохранилища[538]
. Руководил строительством, как уже сообщалось, Яков Рапопорт. Гидростроительной техники, да и вообще необходимой техники всех профилей не было: в основном лишь «лопата — милая подруга, и тачка — верная жена», как пелось в одной старой песне дореволюционных каторжников. Так что первый на Волге гидроузел строили почти голыми руками, работа была тяжкая, изнурительная, многие ее не выдерживали, смертность была очень высокой.С 1937-го по 1940 годы на всей территории Молого-Шекснинской поймы вырубался крупный лес, обезвреживались могильники и кладбища, шла активная подготовка населения, жившего в пойме, к переселению на новые места жительства.
Основное большинство жителей междуречья было переселено в период с 1938-го по 1939. Всего за два года. Некоторые крестьянские хозяйства начали переселяться ещё в 1937-ом, а иные прожили на старом месте и до 1940 года. В этом году всем, кто ещё оставался в пойме, уже не разрешили по весне пахать землю и сеять хлеб. В начале лета моего отца Ивана Зайцева заставили разобрать на своем Ножевском хуторе всё: избу, скотный двор, сенной сарай, хлебный амбар. Пришло время навсегда покинуть обжитое место. Для нас это было почти равносильно смерти.
Я был тогда далеко: в 1939 году попал по возрасту под новый правительственный Указ, омолаживающий Красную армию. Осенью меня увезли на Дальний Восток. Как переезжала наша семья на новое место, я узнал из писем родных.