История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

В то время понятия богатые и хорошие, бедные и худые люди были равнозначны. Говорили примерно так: «Ой, девушка, он ведь у хороших людей-то женился: дом — пятистенок, в избах все выкрашено, три лошади, петь коров, хлеба полон амбар, любо к такому тестю-то подъехать». Или наоборот: «Ой, дева, у худых людей-то ведь он женился: изба-та одна, да и та искосилась, тово и гледи, шчо упадет, лошадка тоже одна, да и то кляча какая-то, едва ноги волочит, а хлеб-от кажной год с Рожесва купленой едят-то-то любя погостит у такого тестя-то!»

Поэтому ни один жених, если он сам не отчаянный бедняк, не набрался бы мужества посылать сватов к Паше Сивому, будь его Дунька еще в пять раз лучше.

Мне ее веселый нрав очень нравился, и так как у меня не было твердых оснований полагать, что она «волочится с кем попало», я не испытывал к ней отвращения, как к некоторым другим, которые явно, что называется, были «слабоваты на передок». И если я не посылал ее сватать, то не потому, что они — «худые люди», а потому, что у меня все же не было уверенности, что она не «избалованная». Кроме того, видя, что около нее увиваются так называемые ребята-славники[187], я боялся, что она посмеется над моей попыткой ее высватать. Последнее было, пожалуй, главной причиной. В отношении же «девичьей чести» у меня в это время уже был свой особый взгляд, отличный от общепринятого.

Мне были гадки девицы, которые сходились в один вечер с несколькими парнями, иногда за плату, за «гостинцы». Но девушка, не устоявшая перед соблазном неизведанного или подло обманутая каким-нибудь деревенским донжуаном, не утрачивала в моих глазах своих достоинств — при том условии, если бы она не вздумала обманывать, а откровенно рассказала бы, что с нею произошло. И, наоборот, для меня не имела ценности сохраненная девственность, если ее обладательница — существо лживое и лицемерное.

Не хотел бы я также иметь женой девицу из разряда тех, о которых говорили, что она не знает уж, как ей и ступить, как ей и взглянуть, словом, которая все время занята самолюбованием. И не любил я девиц, которые шпаклевали свои рожи и слишком много придавали значения разным модам.

Ну, я чересчур заехал в сторону: любил — не любил, нравятся — не нравятся, а между тем ни одна за такого взыскательного жениха не идет.

Придя на помочь, я на полосе попал рядом с Дунькой Киршонковой, мы с ней жали на один сноп[188], беспрестанно дурачились и пели разные песни: насчет песен я среди ребят, как и она среди девиц, был первым.

Вечером, когда после работы и угощения была пляска, кто-то из ребят спросил меня, когда будет моя свадьба. «Какая свадьба? — удивился я, — невеста же еще не высватана». — «Как не высватана, — говорят, — вчера же твоя матка ходила сватом, и не отказали».

Это похоже на анекдот, но, оказывается, действительно, на этот раз мать ушла сватом, даже не сказав мне об этом, а вернувшись, не сказала, что высватала невесту — духу не хватило.

А я, не зная, что Дунька Киршонкова уже моя невеста, дурачился с ней на глазах у всей публики! Да если бы я знал, что она за меня высватана, я, пожалуй, и на помочь не пошел бы: я не смог бы при посторонних с ней заговорить, а и не заговорить было бы неудобно. Так благодаря матери я имел возможность держаться в этот день со своей невестой так, как, по моему убеждению, и следовало держаться, непринужденно.

Увы, как только я узнал, что мы — жених и невеста, моя непринужденность пропала. Пока она была просватанницей[189], меня неудержимо тянуло пойти к ним, и я почти каждый вечер, позвав с собой ребят, приходил, но совестился сесть рядом с невестой и заговорить с ней. Так, бывало, и просижу целый вечер, не обменявшись с ней ни одним словом. Поговорить очень хотелось, но я не в силах был побороть свою стыдливость.

Дело со свадьбой у нас наладилось не сразу. Прежде всего, я, как только узнал достоверно от матери, что она сосватала мне невесту, пошел к ним. Когда пришел, невесты в избе не было. Я сказал ее родителям, что пришел узнать, не против ли ее воли за меня ее просватываете? Несмотря на то, что за меня так упорно не давали невест, я все же не хотел жениться на девице, идущей за меня против своей воли. Но невеста сказала, что она идет по своей воле.

Итак, нашлись, наконец, родители, которые решились выдать свою дочь за «политикана», и нашлась девица, которая заявила, что пойдет за меня по доброй воле. Конечно, не потому, что я нравился своей невесте. Просто родители и родственники доказали ей, что хороший жених из хорошего хозяйства за нею не приедет, а этот хоть политикан, но когда женится — образумится, а хозяйство у них неплохое, жить можно. Я знал, что это так и было, но ведь иначе и быть не могло: какая же девица могла бы меня полюбить, если я не умел ни плясать, ни на гармошке играть, ни даже поговорить с девушками и ко всему этому, как маленький, таскался с книжками.