История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Примечание, сделанное еще позднее. Теперь, став совсем старым (67 лет), я все еще часто задумываюсь над тем, почему я иногда поступал не соответственно моим стремлениям и наклонностям. До женитьбы, работая с братьями и сестрами как старший, я не только никогда не бил их, но и не ругал, приучал их к работе без крика, без ругани. Мать говорила, что у меня характер лучше, чем у других детей.

А вот жена моя иногда несколькими словами, сказанными так, точно она говорит с безнадежным идиотом, выводила меня из равновесия. Невозможно было доказать ей, что она неправа, когда даже и доказательств для этого не требовалось. Она не признавала никаких аргументов и, как осел, упрямо стояла на своем. Вот и случалось, что я, выведенный из себя ее упрямством, давал ей пару шлепков ладонью или таскану за волосы. Но она все-таки оставалась непримиримой и старалась жалить ядовитыми словами.

После такой баталии она быстро засыпала, а я не мог спать всю ночь и потом неделю, а то и больше, казался себе омерзительным и чувствовал себя как после тяжелой болезни. А она потом при всякой размолвке, явно и сознательно преувеличивая, корила меня, что я ее всю избил, что у нее каждое место от побоев болит. Эти ее необоснованные жалобы, попреки и ее ослиное упрямство породили во мне отчужденность, приведшую потом к разрыву.

Теперь мы волею судеб опять живем вместе, но ее упрямство и способность жалить обидными словами иногда наводит на мысль, что не будь мы дряхлыми стариками, я, пожалуй, опять не вынес бы, ушел бы от нее.

У меня сильная неврастения, и при наших стычках меня трясет, как в лихорадке. Теперь, с 1924 года, я уже рукам воли не даю, а она от этого только смелее ругается. Правда, когда я выйду из себя, то кричу громче ее, но я первым не нападаю.

В дни мира я ей говорю, чтобы она не забывала, что я неврастеник, щадила бы меня, а то, мол, могу окачуриться. Но, увы, просьбы эти остаются гласом вопиющего в пустыне.

Январь 1955 года

Часть 3. Война и плен

Ухожу на войну

В конце декабря я получил извещение о мобилизации. Пришлось работу прекратить и семью отвезти к тестю, больше мне их оставить было негде. Жену я старался успокоить, говоря, что с худой ногой меня на войну не угонят, только, мол, до комиссии, а оттуда опять вернут. Но сам я в это плохо верил, так как знал, что на войну берут всяких, не бракуют, лишь бы мог винтовку таскать.

Отправляли нас, мобилизованных, 5 января 1915 года, как раз на Крещенье — престольный праздник нашего прихода. У всех, кроме нас, было наварено пиво. Мобилизованным хотелось бы провести праздник дома, но война не ждала, ей нужно было пушечное мясо.