История Московской городской больницы им. С.П. Боткина. 1910-1965

Свердлов был очень тяжело болен испанкой. В течение 10 дней я навещал его ежедневно, иногда по 2 раза в день, и все же наши отношения остались, как в первый визит: ни одного слова участия или ободрения не слетело с моих губ, я как-то невольно съеживался под его строгим, тяжелым взором, дальше стереотипных вопросов о состоянии здоровья и таких же стереотипных ответов у нас не шло; он относится ко мне очень корректно, подчинялся возможным распоряжениям и исполнял все назначения, но я чувствовал вполне определенно, что для него я остаюсь все время чуждым, посторонним человеком, специалистом, ремесленником, я был уверен, что если бы он выздоровел, у него не осталось бы ко мне того вполне понятного чувства признательности, которое испытывает обычно к врачу всякий тяжелый больной.

Такое отношение ко мне больного я встретил впервые за всю мою многолетнюю практику, оно было и непонятно, и неприятно мне, и мне захотелось выяснить его причину, ознакомиться ближе с биографией Я. М. Вот что я узнал при разговоре с близкими ему людьми, частью из литературных данных. Я. М. Свердлов учился в нижегородской гимназии и, еще будучи гимназистом, печатал тайком в типографии отца прокламации. Вышел из гимназии из 5-го класса и поступил фармацевтом в аптеку, 17-летним юношей он впервые подвергся аресту за участие в политической демонстрации, и затем вплоть до октябрьского переворота, т. е. в течение 17-и лет идут тюрьмы, причем на свободе Я. М. Бывал лишь очень непродолжительное время.

Таким образом, за все время своей короткой сознательной жизни с 15-летнего возраста он провел на воле всего лишь 3-4 года, а 16-17 лучших лет томился по тюрьмам и в ссылках. Вот, по-видимому, разгадка той сухости, пожалуй, даже более – жесткости характера Свердлова, его недоверия к людям и озлобленности.

Это был партийный человек до мозга костей: всех людей он делил только на 2 группы – своих, т. е. большевиков, и чужих – не большевиков. В партии его любили и высоко ценили. Что любили, я заключаю по большому числу лиц, постоянно находившихся в его квартире, а частью даже дневавших и ночевавших там, чтобы знать, как идет болезнь.

Ценили его за его непреклонную волю и строгое исполнение партийных принципов. Одно лицо, очень близко стоявшее к нему, передало мне факт, характеризующий его решительный характер. В 1918 году, когда коммунистическое правительство находилось еще в Петербурге и немцы угрожали занять его, у правительства было мало войск для защиты города; среди высших чинов правительства произошло замешательство и многие, в том числе Ленин и Троцкий, высказались за переезд правительства в Москву. Свердлов доказывал недопустимость такого шага, говорил, что это равносильно сдаче Петербурга, но его голос был в меньшинстве.

На одном ночном заседании вопрос был почти решен и утром должны были обсуждаться уже детали переезда. По окончании ночного заседания Свердлов отправился на наиболее крупные фабрики, велел дать тревожный свисток, собрал рабочих, воодушевил их речью и заручился их готовностью защищать город. На утреннем заседании неожиданно для всех он заявил, что не допустит выезда правительства из Петербурга и что, если не будет немедленно издан манифест о решении правительства оставаться в Петербурге и защищать его, то через час Ленин, Троцкий и другие наиболее видные коммунисты будут арестованы рабочими как изменники. Угроза Свердлова и решение рабочих защищать Петербург повлияло на правительство – оно решило остаться.

В семейной жизни Я. М., по-видимому, был счастлив: жена, старше его лет на 5, на 7, очень любила его, сам же он боготворил своих маленьких детей, купал их сам, укладывал спать и возился с ними в свободные минуты. Отец, брат и две сестры относились к нему с любовью и очень большим уважением. Это заслуживает внимания, потому что все они не принадлежали к партии коммунистов и так или иначе потерпели от революции. Так, например, отец, мелкий типограф, лишился типографии, составлявший все его имущество; сестра, бывшая замужем за богатым коммерсантом в Харькове или Екатеринославле, потеряла в зависимости от революций все состояние; брат бывший директором вагоностроительного завода в Америке, тоже не имел здесь, в Москве, ничего за душой. Казалось, что у семьи должно существовать по отношению к нему, как видному члену партии, виновной в их разорении, известное чувство обиды, если не неприязни, но я этого абсолютно не мог подметить и видел их искреннее горе, когда он умер.