История Наташи Кампуш

И еще у нее есть опасения, и вполне оправданные, что люди намереваются сблизиться с ней, чтобы урвать кусок на волне ее популярности. Она боится людей, поддерживающих ее не за то, кто она есть, а за то, кем она была, но не кем она станет. Отсеивание подделок от настоящего не может быть работой ее команды адвокатов. Она должна научиться этому сама — так же, как научилась в своей камере немецкой грамматике. И тот путь, по которому она сейчас идет, — устланный законными контрактами, очерченный телевизионными прожекторами, направляемый медиа-светилами, — отнюдь не тот, что ведет к человеческим взаимоотношениям, в чем Наташа так отчаянно нуждается.

Но она свободна. Кто-то может сказать, свободна делать все ошибки, которые хочет.

Глава 8 ПОСЛЕДСТВИЯ

Ноябрь 2006-го. В Вене листопад, деревья одеты в золотистый и желтый цвета, становящиеся темнее, по мере того как дни делаются короче. Это первая за много лет осень Наташи Кампуш, которую она встретила свободным человеком. Она отвечает на предложения о книгах — пока где-то между тридцатью и сорока — и о многочисленных сценариях, равно как и телевизионных мини-сериалах, блокбастерах, и на просьбы об интервью, что ежедневно в изобилии поступают в офис ее медийной и юридической команды. Она выйдет из своего плена богатой и знаменитой.

У нее также есть собственная квартира, но проживает там она не одна.

С ней живет дух Вольфганга Приклопиля. Близкие к ней люди, а также те, кто стал общаться с ней после обретения свободы, говорят, что она до сих пор очень много думает о нем.

«Отпечатки этого читаются в душе этой женщины, — сказала о Наташе газете «Курьер» где-то через два месяца после ее побега с Хейнештрассе Мартина Лейбович-Мюхльбергер, психиатр. — Она из тех, кто отчаянно нуждается в наставлении и кто с потрясающим мастерством не дает вырваться возрастающим страхам на поверхность».

У Конни Бишофбергера и Сюзанны Бобек — журналистов газеты, бравших у нее интервью, — сложилось о ней следующее представление:

Ее крайняя внутренняя сдержанность отражается в языке тела. В интервью она притворно красноречива и использует прошедшее время несовершенного вида и сослагательное наклонение, приправленные иностранными словами. Ее руки постоянно сжаты, глаза закрываются на вспыхивающие картины прошлого. Эти голубые глаза смотрят с такой грустью, но одновременно источают и холодность. Смесь отчаяния, робости и самонадеянности, совершенно обезоруживающая собеседника.

После пятидесяти дней свободы Наташа Кампуш все еще живет в непосредственной близости от Венской главной больницы. Медицинский персонал 7-го уровня, детской и подростковой психиатрии, описывает ее как «принцессу, которая не прочь покомандовать и не говорит “спасибо” или “пожалуйста”». Порой она как будто даже отражает жестокость, столь долго проявлявшуюся по отношению к ней.

Психологи говорят о «личности-загадке»: от красноречивой и твердой, когда того требуют обстоятельства, до грубой и оскорбительной — и больше по отношению к женщинам, нежели к мужчинам.

Из полнейшей изоляции в бурю мирового общественного внимания — подобное даром не проходит. Тело Наташи восстает против этого, ее постоянно лихорадит от жара.

Уважение и элементарная нормальность — вот в чем Наташа нуждается сейчас более всего. Но вместо этого она погружена в атмосферу любопытства и грубой коммерции. Едва ли не каждый день к ней приходят адвокаты, чтобы заверить запутанные контракты. Все это деньги, много денег. За нее дерется весь мир.