История Наврунга

Первая волна ужаса, захлестнувшая Наврунга, смела с него всю бодрость и уверенность. И вот он лежал, – раздавленный этой колоссальной плитой отчаяния и страха, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. И когда подумалось, что ужас отнимает, казалось, саму жизнь, Наврунг в своей душе сделал последнее усилие. И как две стены пламени в лесу, сталкиваясь, тушат друг друга, так и отчаяние атланта и ужас его души, встретившись, на мгновение потушили друг друга. Ясность и бодрость показались воину как свет в окошке, и он, как утопающий, хватающийся за соломинку, стал с надеждой на спасение смотреть на них. Это было подобно полностью замерзшему в зимней степи человеку, увидевшему вдалеке огонек – огонек надежды, загорающийся в душе.

Почти похоронив себя, Наврунг начал судорожно цепляться за жизнь. Собрав остатки сил, атлант рывком сел на колени, затем, поднявшись на одно колено, сгруппировался прыгнул. Любому арию этот прыжок показался бы мощнее обрушения скалы и быстрее мелькания молнии. Самому же Наврунгу чувствовалось будто он еле движется в этом киселе и ужас вот-вот настигнет его. Приземлившись в кувырке, он тут же отпрыгнул в сторону и понял, что ему удалось опередить ужас на несколько секунд. Нечто кинулось за ним вслед, но сквозь туман не было видно что. Однако липкий страх еще не до конца оставил взявшего себя в руки атланта, ему было противно от припадка слабости, и потому он решил не быть мишенью для ядовитых стрел, кто бы их ни пускал. Атлант решил сам выследить своего обидчика. В том, что этот обидчик есть и его можно увидеть, атлант не сомневался ни секунды.

Сделав еще несколько бесшумных кульбитов, воин освоился в этом пространстве, и оно уже не так удручало его. Жажда деятельности и бесстрашие вернулись к нему почти полностью, и в этой погоне он сам не заметил, что уже не ужас нагонял его, а он сам стал идти по пятам ужаса, выслеживая его и читая его следы в плотном тумане. Гьянг с удовлетворением наблюдал, как его кандидат справляется с испытанием. Но это было только начало. Как опытный охотник, атлант приближался к тому, кого выслеживал, готовый был уже настигнуть обидчика и со всей твердостью размазать его по земле, но тот… растворился. Его просто не стало. Однако охотничий азарт и удаль требовали найти врага по силам, и тогда Наврунг помчался вперед.

Он просто мчался, куда несли его ноги, и дыхание не сбивалось, а поддерживало его в этом желании, – настичь врага и покончить с ним. Пробежав с две лиги, он со всей силы налетел на что-то твердое и угловатое, его отшвырнуло в сторону и оглушило. В тумане не было видно ничего, но все его нутро содрогнулось – не от удара, а от ощущения близкой опасности, большей, чем была прежде. В ту же секунду нечто навалилось на него всей своей тяжестью и придавило к земле, заставляя трещать ребра и прерывая дыхание. Сопротивляясь этой нарастающей тяжести, Наврунг напряг все свои силы. Казалось, что мышцы вот-вот начнут лопаться от натуги. От недостатка воздуха голова стала неимоверно кружиться, а сердце биться как сумасшедшее, но эффекта это не возымело никакого. Тяжесть так сильно придавила к земле, что выбраться из-под нее не было никакой возможности. Поняв это, Наврунг расслабился и немного перехватил воздух. Что это за тяжесть, что это за скала? Нет, это не камень. Животное? Его можно ранить? Не похоже. Дыхание заканчивалось и вместе с ним надежда на освобождение. Тяжесть стала проникать в грудь, живот и разливаться тоской по нервам. Как будто потоки холодной зимней реки со стальным цветом волн стали прорезать устои его души, заражая безразличием и тоской все, к чему прикасались. «Вселенская тоска и безбрежное безразличие» – этот холод заполнил его душу, как вода наполняет тонущий корабль, – и тогда уже нет никакой возможности спасти его.

ВЫХОД. ОНА

Гьянг смотрел на атланта и понимал, что тот умирает. Куда делась отвага воина, куда подевались удаль и пренебрежение к собственной жизни? Кто научил воина сдаваться, когда нет надежды на спасение, куда исчезла его способность сражаться даже на том свете?

Гьянг понимал, что представления Наврунга о себе, как о теле, которое можно заковать в тиски неподвижности, и есть та иллюзия, что привела к такому бесславному концу. Однако Наврунг этого не понимал и продолжал цепляться за свое представление о невозможности поднять неподъемное и одолеть неодолимое. Маленький огонек надежды стремительно угасал в воине, и с этим надо было что-то делать.