Как бы там ни было, он владел некоторыми художественными приемами, например спасался с помощью щек. Когда госпожа Ню сердилась на него, се гнев проходил, едва она бросала взгляд на его пухлые щечки. Главная черта будущего чиновника — мясистость, а наличие бровей или ресниц — дело второстепенное. К тому же ребенок еще двадцать раз изменится: может, у него в один прекрасный день вырастут брови пушистые, как гусеницы шелкопряда. В общем, госпожа, чтобы умерить свое недовольство, предпочитала смотреть на щечки Небесного дара. Гости, естественно, тоже смотрели лишь на то, что легче было похвалить. Ведь толстые щеки считались признаком благополучия! А места невзрачные можно было попросту обойти, умолчать о них, поскольку искусство — это прежде всего умелое распределение внимания. Если бы пухлостью отличались не щеки, а попка Небесного дара, ему оставалось бы лишь постоянно ждать трепки.
Когда ребенку исполнилось восемь месяцев, госпожа Ню со своей обычной проницательностью заметила, что дальнейшее лежание на спине может сделать плоским не только затылок, но и лицо младенца, а с затылка исчезнут даже последние волоски. Возможно, спереди он будет выглядеть при этом внушительнее, чем прежде, по сзади?! После долгих размышлений она издала второй приказ об освобождении, заявив, что ребенка иногда полезно подержать на руках — не только во время кормления.
Как известно, безудержная свобода очень опасна; самое надежное — это мертвая хватка. Когда поток начинает бушевать, в нем тонут многие. Вот и тут: едва был издан приказ брать ребенка на руки, как на горизонте появился Тигренок. И самое возмутительное, что Небесный дар немедленно потянулся к нему, да еще залопотал «па»! Этот Тигренок, хоть и был порядочным дурнем, но иногда соображал неплохо и почему-то прекрасно нянчил детей — не знаем уж, кто его этому научил. Госпожа Ню, разумеется, сразу прогнала Тигренка, однако так и не сумела внушить Небесному дару, что ребенок солидных родителей не должен водиться со всяким сбродом. Чем активнее и искреннее она хотела повысить положение Небесного дара, тем старательнее он пятился от нее, не отличая добра от зла. Правда, она не собиралась кончать из-за этого самоубийством, но чувствовала себя очень невесело.
Летом госпожа Ню постоянно наказывала Тигренку, чтобы он не снимал рубаху, а тот, таская воду или подметая двор, все равно ходил обнаженным до пояса. Теперь Небесный дар пойдет по его стопам! Госпожа Ню вела себя совсем по-другому и даже в самое жаркое время никогда но раздевалась. По-прежнему облаченная в шелковый халат чиновницы, она важно восседала на фарфоровом бочонке-табурете — правда, около ледника. Она ни разу не поручала Тигренку нянчить младенца, и совершенно непонятно, почему они тянулись друг к другу.
И все-таки госпожа Ню не унывала. Все, что можно, она делала, так что ей не в чем было упрекнуть себя. Когда Небесному дару понадобилось привить оспу, она лично занялась этой операцией, потому что прививка делалась многими врачами, однако не каждый из них подходил ей по положению. Иностранные врачи делали всего один надрез, да к тому же не обязательно на руке — можно было и на ноге, что, сами понимаете, несолидно. А ближайший китайский врач делал надрезы только на предплечьях, по три на каждом, и рука у него при этом дрожала от старости. Последнее как раз больше всего устраивало госпожу Ню, потому что вместо шести надрезов можно было получить семь, а то и восемь. Это же сплошная выгода!
Выбрав счастливый день, она торжественно отправилась на прививку. Кормилица по этому случаю надела новое платье и нацепила на себя все украшения. Тетушка Лю тоже увязалась за ними: во-первых, потому, что была прихвостнем, а во-вторых, потому, что хотела воспользоваться хорошей погодой и прогуляться. Госпожа Ню, помимо обычных украшений, вооружилась складным веером из пахучего сандала. Хотя время для веера еще не настало, он придавал особую изысканность. Небесный дар был наряжен в новую красную курточку из заморской шерсти и желтые ботинки; его жидкие волосы удалось с помощью красной бархатной ленты заплести в косичку. Словом, все в нем было красиво, кроме него самого.
Не удивительно, что он первым и опозорился. Если бы надрез был один, Небесный дар, конечно, плакал бы (младенец, не плачущий во время прививки, наверное, вообще не умеет плакать), но не в полную силу своих легких. А как не плакать при шести надрезах?