История - нескончаемый спор

Проблема, поставленная историком, определяет выбор источников, которые он исследует. Более того, он не крохоборствует, собирая в свою копилку все, что осталось от прошлого, — он «создает» свой источник. Выбрав для анализа определенный памятник прошлого, историк расчленяет его и перестраивает в свете своей проблемы. Лишь в лаборатории историка этот памятник прошлого становится источником необходимой информации.

Первое, с чем сталкивается историк при изучении источника, — это сознание его творца. Ибо его взгляды на мир неизбежно налагают неизгладимый отпечаток на текст памятника. Следовательно, памятник никогда не может быть «прозрачен», это не «окно, открытое в прошлое», а сложно преломляющая призма. Обращение с памятником требует от историка немалых усилий по расшифровке строя мыслей, воззрений и умственных навыков его создателя и его социальной среды. Уже на этой стадии исследования историк вплотную сталкивается с психикой Другого — человека иной эпохи. То, с чем встречается в историческом источнике современный исследователь, — не вещи, явления и события, а представления о них определенных людей, их образы, переработанные ими в соответствии с правилами их культуры. Поэтому речь идет не только и даже не столько о выяснении идеологических установок автора изучаемого текста, но о несравненно более трудоемкой процедуре постижения ментального универсума людей, сформированных иной культурой, потаенных установок их сознания, возможно, ими самими не осознанных и не прорефлектированных. Соответственно исторический источник должен быть «демистифицирован» [55].

Таким образом, по-новому был осмыслен вопрос об отношении познающего субъекта к познаваемому предмету исследования (т. е. центральный вопрос всей кантианской и неокантианской методологии), — это отношение оказывается в высшей степени активным и творческим. Ибо историческое исследование не «отражает» исторической действительности — оно ее реконструирует в свете современного видения мира. Иначе чем при посредстве анализа психических механизмов людей изучаемой эпохи приблизиться к ее постижению невозможно. Это средостение, незримо отделяющее историка от предмета изучения, игнорировала традиционная историческая наука. В результате люди далеких эпох казались ей обманчиво понятными — ведь им приписывался взгляд на мир, присущий современному человеку.

Новая постановка вопроса глубоко историзировала науки о человеке. На смену презумпции, согласно которой люди любых эпох мыслили и чувствовали точно так же, как мыслит и чувствует изучающий их историк, пришла совершенно противоположная презумпция, а именно: человек иной эпохи и иной культуры есть психологическая загадка, нужно выяснить, не было ли его миропонимание иным, нежели наше. Первая презумпция опиралась на пресловутый «здравый смысл» и открывала широкие возможности для модернизации истории, не требуя от историков особых умственных усилий. Презумпция же «инаковости» представляет собой не абстрактный постулат, а вывод, который напрашивается из анализа поведения людей прошлого, присущих им способов восприятия и осмысления действительности, из изучения и «инвентаризации» категорий их культуры [11].

Историк вступает с людьми прошлого в своего рода «диалог» (это понятие в применении к истории культуры введено М.М. Бахтиным), и едва ли такого рода «диалог» нужно понимать только метафорически.

Исторический источник при условии задавания ему, т. е. его создателю, правильных вопросов, обнаруживает свою неисчерпаемость, способность раскрывать все новые аспекты прошлого. При его посредстве люди иной эпохи нарушают молчание, и историк способен расслышать их речи. История — не наука, изучающая мертвые тексты или обветшавшие вещи, это, говоря словами Блока и Февра, «наука о человеке», человеке в обществе, в группе, человеке во времени. Понятие диалога указывает на то, что во взаимодействие вступают два рода психики — психика современного человека с психикой человека прошлого.

Такова первая из характерных черт нового подхода к истории. Но есть и вторая — основополагающая — его черта, которая опять-таки непосредственно обращает историка к проблемам психологии.

Реконструируя жизнь прошлого, историк неизбежно применяет систему понятий, свойственных его собственной культуре. Категории «общество», «социальная группа», «культура», «производство», «собственность», «труд», «государство» и т. п. — это неотъемлемые компоненты современной науки, категории сознания Нового времени. Точно так же мы применяем к прошлому понятия «время», «пространство», «личность», «религия», «право», «свобода» и многие другие. До сравнительно недавнего времени правомерность такого рода процедур не внушала историкам ни малейшего сомнения. Мы не можем не налагать эту «сетку координат» на историческую действительность, организуя ее в соответствии со схемами нашего сознания.